Синтия (Каннингем) - страница 86

— Я противник насилия, — в отчаянии пробормотал я. То, что ковбой толстяк оказался бруклинцем, делало его поистине жалкой фигурой.

— Ты лишил их жизни, чтобы спасти свою жизнь.

— Вы меня обманываете.

— Нет, Харви.

— Почему вы готовы отпустить Синтию?

— Потому что синица в руке, Харви, причём свободная от налогов синичка, куда лучше чем стая журавлей в воздухе.

— Какая такая синица в руке? — крикнул я, и он вежливо попросил меня говорить потише. — Какая ещё синица? — повторил я вопрос гораздо тише.

— Она у тебя в кармане, Харви. Это те восемьдесят пять тысяч, которыми ты пытался подкупить ковбоев. В чеках «тревеллз».

— У меня восемьдесят пять тысяч? Да я валял дурака. Я это просто придумал.

— Харви, — холодно перебил он меня. — Мы подслушивали твой номер в Торонто, мы подслушивали отель. У нас есть связи в банке. Короче, ты дашь мне эти восемьдесят пять тысяч или мне придётся в тебя немного пострелять, чтобы их забрать?

— Но вы вернёте мне обоих девиц?

— Разумеется.

— Когда?

— Как только ты подпишешь чеки и передашь их мне.

Я сунул руку в карман, вынул пачку чеков и показал Корсике.

— Подпиши.

— Где?

— Сядь на пол и подпиши.

Он бросил мне шариковую ручку, а я сел на пол рядом с трупами и подписал пять чеков на десять тысяч, пять на пять и десять на тысячу долларов каждый. Затем я подтолкнул пачку в его сторону.

Он взял чеки, сунул в карман и сказал:

— Хорошо, Харви. Оставайся на месте. Досчитай до ста, но до этого не сходи с места. Мы прекрасно пообщались, и было бы жаль, если бы всё вдруг испортилось.

Он попятился к выходу из зала и скрылся. Может, я и бросился бы за ним, но скорее всего остался бы на месте. Так или иначе, мне не пришлось принимать решения, потому что в зал почти тотчас же ворвались Синтия и Люсиль. Люсиль крепко обняла меня и стала целовать. Из глаз её капали слёзы. Именно такого отношения и жаждало моё потрёпанное в боях сердце. Синтия, напротив, стояла и удручённо смотрела на покойников. Я боялся, что она закатит истерику, но она, похоже, в этот момент внезапно повзрослела.

— Мне их, конечно, жаль, — сказала она, — но это, в общем-то, были плохие люди.

— Я рассказал всю историю, лейтенант, — отозвался я. Признаться, я не только рассказал всё, что знал, но запомнил всю обстановку его кабинета, жёлтые стены с облупившейся краской, три деревянных стула, два металлических шкафа-картотеки, голубую стоваттную лампочку свисавшую на проводе с потолка, старинный ундервуд, и даже рискнул пошутить насчёт того, как плохо город Нью-Йорк ценит своих верных работников. Шутка осталась неоценённой.