— Узнал бы, да не совсем, — по-прежнему упорствовал главный инженер, настраиваясь на деловой разговор. — Это только новичку кажется, что земля такая девственно первозданная. На самом деле тут каждый участок поверхности под антропогенным воздействием.
— То есть как это? — не понял я.
— А так... Взять хотя бы почвы — ведь они с тех пор изменились. Да, да, и температура, влажность, кислотность тоже.
— Неужели так быстро? — я засомневался. — По-моему, подобного рода изменения накапливаются в почве столетиями...
— В удобрениях все дело, в азотных и фосфорных соединениях, а также, — Байдин задумался, подбирая нужное слово, — в непредсказуемой игре климата... Ну а раз другая почва — значит, и другой ландшафт. Связь улавливаете? Ведь он тоже все время меняется — новые злаки, кустарники появляются, хотя мы этого порой и не замечаем. — Он поднял глаза наверх, где торчали вершинки почти облетевших деревьев. — Между прочим, этой рощицы здесь тогда не было. И не было скотопрогонов на лугах, скрытых под землей коммуникаций... А вот вам еще пример: видите квадраты озимых? — Я молча кивнул. — Так вот под ними, на глубине восьмидесяти сантиметров и через каждые сто метров, пролегают трубы оросительной системы. Без полива нынче не проживешь... Склоны тоже стали более пологими — результат механизированной вспашки. Так что, доведись Тургеневу снова поохотиться в наших краях, ему не пришлось бы в каждой деревне менять тележную ось и проклинать здешние холмы... Да что тут толковать, — махнул рукой Байдин. — По любой складке местности, трещине, извиву можно прочитать — если, конечно, уметь это делать — все изменения, все микроскопические события, которыми жила природа.
— И реку тоже можно «прочитать»?
— С речкой дело посложнее, — нахмурился главный инженер. — Ну пойдемте, посмотрим...
Пока мы разговаривали, спускаясь с пологого склона, Красивая Меча все время светилась сквозь деревья. Она чертила замысловатые петли, сама с собой пускалась наперегонки, бросаясь кружевной пеной, и была больше похожа на прыткую горную, нежели спокойную среднерусскую реку. Иногда на ее поверхность падали зыбкие отражения пухлых, подкрашенных солнцем облаков; цвета незаметно переходили один в другой, мельтешили слепящими отсветами, бликами, искрами и тут же таяли, поддавшись новой цветовой гамме.
Я опустил руку: вода была холодной и прозрачной. Опутанная водорослями галька, одиноко прогуливающиеся пескарики просматривались как сквозь увеличительное стекло. На середине реки играла рыбья молодь, гоняясь за солнечными зайчиками. Поверхность воды упруго вздувалась, словно снизу ее подогревали на маленьком огне; от грузных замоховевших валунов, застрявших на пороге, с шипением летели брызги, завивался в воронки пенный след. Речка резвилась, кружилась и порхала, как бабочка в летний полдень...