Прогулки в пустыне были попытками бегства. У него недоставало отваги на окончательный побег и освобождение от сил, которые разрушали его; несколько часов, проведенных в одиночестве среди красных дюн, в отдалении от женщин–звезд — вот и все, что он мог себе позволить; однако в эти часы он был совершенно, сладостно одинок и мог прокручивать свои фантазии на экране воображения: пустынные всадники; мрачные, неразговорчивые стрелки; дерзкие авантюристы в поисках исчезнувших городов; одинокие золотоискатели, приближающиеся к материнской жиле. Он часами карабкался вверх и вниз по склонам, побывал всем тем, чем ему не позволяли быть его женщины, и пытался ощутить, как ветер уносит, а солнце выпаривает из него чувство вины.
В этот день ветер не дул, а солнце не светило. После ста пятидесяти тысяч лет непрерывного ветра и сияния наступил перерыв. Плотный слой облаков лежал над Великой Пустыней, широкий, как небо, черный и свернувшийся, как дьяволово молоко. Это было наследство кометы 8462M, сконденсировавшийся водяной пар, накрывший большую часть Северо–Западного Чертвертьшария и изливающийся дождем на Белладонну, Меридиан, Трансполярис и Новый Мерионедд — на все города, за исключением Дороги Отчаяния, каким‑то образом забытой. Микал Марголис, странник в дюнах, мало знал об этом, а интересовался еще меньше: он был земным, а не небесным ученым, и к тому же углубившимся в собственные мысли: вот–вот он совершенно случайно сделает важное открытие.
Песок. Презренный песок. Красный гравий. Ничего не стоящий; Микал Марголис, в глазах которого блеснула вдруг искра откровения, наклонился, чтобы набрать его в горсть и пропустить сквозь пальцы. Он сжал в кулаке остатки, поднялся на ноги и огласил Великую Пустыню воплем восторга.
— Конечно! Конечно! Конечно! — Набив пакет для завтрака песком, он пустился в обратный путь и всю дорогу отплясывал.
Когда пришел Длань, Лимаал и Таасмин Манделла, Джонни Сталин и маленькая Арни Тенебра, один год шесть дней, пускали бумажные самолетики с утесов Точки Отчаяния. Они тогда еще не знали, что это Длань. Таасмин Манделла, самая зоркая из всех, решила, что это причуды горячего воздуха, что‑то вроде тех потоков, которые по восходящим спиралям возносили бумажные самолетики к тяжелым серым облакам. Затем уже все заметили далекую фигуру и удивились.
— Это человек, — сказал Лимаал Манделла, едва различавший форму.
— Это человек света, — сказала Таасмин Манделла, заметив, что фигура светится ярче, чем закрытое тучами солнце.
— Это ангел, — сказал Джонни Сталин, разглядевший пару красных крыльев, сложенных за спиной.