Часы у всех остановились на двенадцати часах двенадцати минутах.
Длань жестом попросил Раэла Манделлу остановиться, встал и понюхал воздух. Телевизионные облака катились по его видеокостюму.
— Здесь. Мы на месте. Вы чувствуете?
Он спрыгнул с багги с вскарабкался на вершину огромной красной дюны. Раэл Манделла и дети последовали за ним, оступаясь и поскальзываясь на осыпающемся песке.
— Вот, — сказал Длань. — Видите? — Наполовину погребенная во чреве дюны, здесь стояла паукообразная статуя из ржавого металла, изъеденная временем и песком. — Давайте‑ка. — Совместными усилиями они спихнули вниз склон скатывания. Дети подбежали к металлической скульптуре, чтобы коснуться ее нездешней поверхности.
— Она кажется живой, — сказала Таасмин Манделла.
— Она кажется старой, холодной и мертвой, — сказал Лимаал.
— Она кажется чужой в этом месте, — сказала Арни Тенебра.
— А я вообще ничего не чувствую, — сказал Джонни Сталин.
Раэл Манделла нашел надпись на неизвестном языке. Без сомнения, господин Иерихон смог бы перевести ее. У Раэла Манделлы дара к языкам не было. Он чувствовал странную плоскую тишину, скрытую под дюнами, как будто какая‑то гигантская сила высасывала из воздуха жизнь и живущие в нем слова.
— Сердце пустыни, — сказал Длань. — Здесь сила больше всего, отсюда истекает могущество и сюда возвращается. Все создания притягивает сюда; нас, когда мы проходили здесь, доктора Алимантандо во время пересечения Великой Пустыни, и так было сотни лет. Это древний космический аппарат. Он сел здесь около девятисот лет назад — первая попытка человека оценить пригодность этого мира для жизни. Его название, написанное вот здесь, господин Манделла, означает «Покоритель северных морей» или, если переводить буквально — «обитатель фьордов». Он стоит здесь, в сердце пустыни, долгое, долгое время. Здесь, в сердце пустыни, песок силен.
Облака над их головами набрякли, беременные дождем. Время зацепилось за игольное острие двенадцати часов двенадцати минут. Ни слова не было сказано: слова были не нужны, а немногие необходимые забрала пустыня. Длань взял гитару и взял флажолет. Он внимательно прислушивался.
Затем зазвучала музыка дождя.
Песокшепчетветершепчетдышитбагроваядюна, несетроняетнесетроняетнесетроняет, корпускулярный марш пустыни глаголет встаетвьетсяумирает, дьяволкатиткамень лепит все вещи из песка приходят и в песок вернутся, молвила красная гитара, слушай голоспеска, слушай ветер, голос льва, ветер из‑за плеча мира, тученесущий втурбинахревоущийвозносящийпадает, воздушные барометрические слои фронтов окклюзии спиральныесжатия: элемент зон и границ притом безграничный, бегучие пределы изменчивых воздушных царств ревут прокладывая путь вокругвокруг и вокруг круглокруглогошара: пела гитара песню воздуха и песка, теперь пой песню света и жара: лучи и плоскости и геометрическая точность их пересечений, владения вечноперпендикулярного, колонны света, щиты жара, густое удушье пустынных ковров и хлебныхпечей, серебрянные брови солнца поднятые в недоумении над темным периметром облачной вуали: это песнь света, это песнь жара, но другие песни должны быть пропеты, молвила гитара, прежде чем дождь сможет пастьпастьпасть и одна из них песнь облаков, песнь перинабежатьхлопоксладостьвысокорастрепанных выдохов паровозов, супниц и бань зимним утром бичуемых ветром и гонимых курчавопаруса скользить белыми армадами через синеесинеесинее море; а еще слушайте голос воды в воздухе, рекабежитпогружаетмолитяблоковпередтечетопустошаетструйки умножаются в потокиручьипритокиреки вморе вморе! где колонны света и жара движутся по ним как пальцы господни и ветер вздымает их вверхвверх в царства барометрических пределов где море сжимается в аккорды Стратус Мажор и Циррус Минор и Расширенный Кумулюс: и вот прозвучали песни для всех этих сущностей, и музыка была именами, данными людьми в сердце своем, скрытыми, как аккорды в струнах гитары. Эти песни были истинными именами вещей, произносимыми душой, так легко погребаемыми мелкими делишками всякого во всякий день.