— Совершено верно, — кивнула его мать. — И более того, я уверена, что самому Грегори подобные расследования ни за что бы не понравились…
— Это точно, — присоединилась Гарриет Мэтьюс. — Мой брат всегда повторял, что терпеть не может иметь дело с докторами и полицейскими. И точно так же думаю я сама, хотя никто здесь не желает ко мне прислушаться… Зачем нам расследование? Нас замучают дурацкими расспросами, не относящимися к делу, и потом выяснится, что с Грегори ссорились все без исключения, потому что такой уж это был человек… А со своей стороны могу сказать, что именно Гертруда ссорилась с Грегори постоянно, начиная с самого детства! — Гарриет извлекла из карманчика жакета платок и высморкалась, после чего продолжала слезливо: — Ах, если бы я только могла найти поддержку у мужчины… Но наши братья, и Хьюберт и Артур, уже давно в могиле, и даже мистер Рамболд далеко, и теперь каждый может меня безнаказанно обидеть… Все нападают на меня…
— Не говори глупостей, Гарриет! — приказала сестре Гертруда. — Никто не собирается тебя ни в чем обвинять!
— Это ты так говоришь! — чуть не плача, взвизгнула Гарриет. — А если сюда заявится полиция, она сразу же ухватится за эту проклятую утку — а значит, за меня, ведь это я заказала бедному Грегори утку на ужин… А если не за утку, так примутся за бедного Гая, только потому, что Грегори намеревался послать его в Южную Америку… А Гай тут единственная добрая душа в доме и хорошо относится к своей старой тетке… И я уверена, Гертруда, ты все это затеваешь, чтобы навредить ему в пику мне!
Гарриет так саму себя разжалобила, бросая упреки попеременно своей сестре и миссис Мэтьюс, что пришла в совершенно разобранное состояние; Гаю и Стелле даже показалось, что имеет смысл проводить тетю под ручки до ее спальни. Они и сделали это, причем Гай вел старушку с непроницаемым лицом, а Стелла весьма живо и выразительно подмигивала доктору Филдингу.
Стелле пришлось посидеть с тетей до тех пор, пока та не восстановила частично утраченный от страха рассудок. После того Стелла с чувством выполненного долга побежала вниз пообщаться с доктором, но, к ее огорчению, Филдинг уже уехал. Миссис Мэтьюс, стоя на крыльце, провожала миссис Лаптон с мужем.
Своего брата Стелла нашла в библиотеке, откуда он звонил мистеру Нигелю Бруку, тому самому, с кем год назад он так неудачно ввязался в финансовую авантюру.
Мистер Брук занимался внутренним дизайном квартир и апартаментов. Поскольку Гай был очень привязан к Бруку, который был старше его на четыре года и считал себя знатоком искусства, то он самонадеянно вообразил, что способен наравне с Бруком заниматься дизайнерским бизнесом. Брук, как и Гай, был единственным сыном овдовевшей матери. Но Бруку достался от отца немалый капиталец, а ничтожным наследством Гая ведали его опекуны — мать и дядя Грегори. Одним словом, Гаю удалось убедить дядю вложить тысячу фунтов из его доли в этот дизайнерский бизнес. Грегори, который поначалу не предполагал о полной неспособности Гая вести осмысленную деятельность, позволил себя уговорить — не без помощи миссис Мэтьюс. Он никогда не мог устоять перед элегантными женщинами, а именно такой была его невестка. Однако за неполный год Грегори смог вполне оценить деловые способности племянника, и выводы были неутешительны. От тысячи фунтов осталось не так уж много, не говоря о прибылях, которых в ближайшем десятилетии явно не предвиделось. Тогда Грегори твердо решил отправить Гая в контору при плантации, в Бразилию, к одному своему деловому партнеру. На сей раз слезы и горячие просьбы элегантной миссис Мэтьюс уже не возымели должного эффекта, поскольку Грегори убедился в том, что его племянник — отъявленный мот и разгильдяй. Перед Гаем вырисовывалась довольно унылая перспектива работы на плантации, ведения идиотского учета урожая кофе и прочей мути…