— Совсем никаких проблем, — выдавила я, стараясь не потерять самообладания. Вообще-то, проблема была во мне самой. Я простояла на пороге дома Мелани, едва не замерзнув до смерти, чтобы доставить ей наслаждение впустить меня внутрь. Я воспользовалась по ее требованию служебным входом. Я пригласила ее в свой начищенный до блеска дом, чтобы она убедилась в моей квалификации. Но вдруг неожиданно мысль об одежде домработницы, нет, горничной, показалась мне совершенно непереносимой. Да что я пытаюсь доказать, в конце-то концов? Что я могу быть чьей-то прислугой? Черт побери, да я это уже доказала. Я была маленькой прислугой у моей матери в течение многих лет. Минутку, это совсем не то, что прислуживать чужим людям, напомнила я себе. Это способ заработать на жизнь, вместо того, чтобы использовать деньги какого-нибудь мужчины. Это способ решить мои проблемы и вырваться из всего этого дерьма, в которое я угодила. Это был вопрос выживания.
— У меня шестой размер, — сказала я Мелани, выводя ее из моего дома.
Все выходные я провела в подготовке к работе у Мелани Молоуни. Настроение мое прыгало. С одной стороны, я радовалась тому, что теперь у меня есть место, куда надо ходить на работу каждый день. И это после одиннадцати лет работы дома. С другой стороны, я не могла отвязаться от неприятного чувства, что мне придется носить униформу. Эта несчастная одежда символизировала для меня то падение, которое произошло со мной после блистательных восьмидесятых. Меня преследовали ночные кошмары, что кто-нибудь «раскроет» меня. Мне снилось, что я пришла за покупками, а все мои знакомые вдруг начинают показывать на меня пальцами и смеяться. Я смотрю на себя и обнаруживаю, что на мне вовсе не черное шерстяное платье от Версаче, которое я надевала утром, а черная униформа горничной из полиэстера, причем под ней нет нижнего белья! Ни лифчика, ни трусов, ничего! Сколько бы я не говорила сама себе, что мне плевать, что подумают люди, я все равно боялась быть застигнутой в качестве домработницы Мелани Молоуни!
Особенно назойливой была мысль о том, что подумает моя мама, когда узнает, что я работаю прислугой. У меня было такое чувство, будто я ее предаю, что я совсем не та хорошая дочь, которой всегда старалась быть. Чувство вины было таким сильным, что у меня перехватывало дыхание.
К утру вторника я была совершенно вымотана всеми этими переживаниями. С затуманенным взором я выехала в восемь десять утра в направлении бухты Голубой Рыбы, чтобы оказаться у служебного входа в дом Мелани ровно в восемь тридцать.