Лифт стоял внизу. Я застыл на пороге, превратившись в слух и в прибор ночного видения одновременно. Шаги раздавались в районе третьего этажа.
Поведение Танкиста меня все больше и больше настораживало. Оно было слишком не характерно для бандита нашего времени. Имея тачку, переться в такую даль пешком, вместо того чтоб прокатиться на лифте, карабкаться по ступенькам… Нет, наши бандиты в булочную на своих двоих не ходят.
Отстояв положенный срок, я совершил скрытый маневр, переместившись к почтовым ящикам. Опять прислушался. Бандитские шаги затихли, и тут же раздался жалостливый скрип дверных петель; Так жалобно могут петь только петли общественных дверей. Никаких других звуков, вроде звонков или звяканья ключей, я не запеленговал, хотя слышимость в подъезде, как в огромной пустой металлической бочке. Я быстро нажал кнопку лифта и под шумовым прикрытием бросился наверх, преодолевая лестничные марши со скоростью бегущего за дичью голодного гепарда.
На последнем этаже, кроме трех квартир, присутствует лестница, ведущая на чердак, и ниша с электрощитом. Таксист не присутствует. Я на цыпочках поднялся выше, к чердачной двери, и на полпути замер. Могу поклясться погонами начальника, что в щелочке между косяком и дверью мелькнул луч фонарика. Идти дальше нет никакого резона. Стоим, ждем. Экскурсия сукина сына на чердак продолжается целую четверть часа, и мои ноги начинают потихоньку скучать от безделья. Наконец она завершается, экскурсант направляется к выходу. Я бесшумно спрыгиваю вниз и прячусь в нишу, где темно, как ночью в гробу. И вовремя! В смысле, не в гроб вовремя, а в нишу.
Петли вновь рвут ухо, как расстроенная скрипка, затем доносятся звуки какой-то возни, после чего на площадку спускается герой моего романа, застегивая на ходу молнию сумки. Не вызвав лифта, он легким галопом слетает вниз. Бежать за ним незаметно смогла бы только балерина в шапке-невидимке, поэтому я отказываюсь от преследования. Сейчас мне гораздо интересней, что мой контуженный друг делал на чердаке. Версии о всякого рода испражнениях я исключаю как несостоятельные.
На это есть первые этажи.
Чердачная дверь заперта на висячий замочек, весом в пуд. Я по инерции дергаю его, и планка, держащая дужку, падает к моим ногам. Замок – на ногу.
Прекрасно. Фонарика у меня нет, и я пользуюсь услугами «Крикета». Впрочем, обогнув колонну – опору крыши, я попадаю в полосу света, льющуюся сквозь небольшое окошечко, вид из которого я нахожу изумительным. Двор как на ладошке.
Полюбовавшись с минуту-другую, я вспоминаю, что пришел сюда не за этим, и продолжаю внимательный осмотр чердака. В паре метров от окошка мой острый взгляд обнаруживает грубо сваленные отходы активной человеческой деятельности, проще говоря, мусор. Куча смотрится здесь, как экскаватор в Лувре. Даже старина Берримор догадался бы, что ползать по загаженному чердаку, собирая старый картон, доски, тряпки и кирпичи, складывая их в темный угол, станет только законченный эстет. Я опускаюсь на корточки, аккуратно разгребаю кучку, рискуя подцепить и принести домой какую-нибудь бактерию-палочку. Пальцы работают виртуозно, можно сказать хирургически. Очень скоро они упираются в твердый предмет, обернутый грубой материей. Я подношу зажигалку к находке, осторожно приподнимаю краешек тряпки.