— Отец. С его негритянкой.
— Да, отец с его негритянкой, и я буду тебе звонить каждый день…
— Звонить!.. Что твои звонки! Ты будешь приезжать. Каждую неделю.
— И приезжать каждую неделю, мама, у меня все хорошо, ну, правда же, ну…
— Не знаю, не знаю. — Мама Урсулы красиво прижала наманикюренную руку к основанию шеи. — Мне очень неспокойно… Кстати, пока ты… болела, я только и делала, что получала для тебя повестки в суд, что там такое… я вся изнервничалась…
— Ничего, мам.
Через несколько дней ей предстояло появиться в свидетельской роли на судебном заседании. Будет слушаться дело, подсудимыми по которому являются люди, ставшие ей близкими. Ставшие ей кругом, средой обитания и атмосферой. В июне, два месяца назад, на одном из собраний Дискуссионного Клуба погибла Николь, такая нежная. Будучи зафиксированной на скамье, в процессе зеркальной флагелляции, красивой эротичной акции, приуроченной ко дню свадьбы видных деятелей сообщества, она задохнулась с новым кляпом во рту, красно-черным и изысканным. Перестала дышать. Заметили поздно. «Такие дела», — прокомментировала Кэрол.
Звонок в выломанную дверь дал возможность не отвечать матери. Урсула облегченно выдохнула. Мама Урсулы облегченно выдохнула тоже: родительский долг можно было считать выполненным, все спросила, все сказала, теперь нажарить оладьев с яблоками, позаботиться о неприкосновенности жилища и уйти в свою жизнь.
— Это мастера, это мастера, — бодро проговорила она, — мне наша главбух рекомендовала, хороший кооператив, ты не представляешь себе, дочка! Работают сплошь квалифицированные кадры, инженеры, профессора… Опытные студенты-технари! Отличники!.. Бронированные железные двери, великолепные замки типа «паук»…
— Замок системы «паук», — не спорила Урсула, — это прекрасно. Студенты-отличники — вообще выше.
— Выше чего?
— Всех похвал, мама.
— Здравствуйте, — молодецки громыхнули из прихожей квалифицированные профессора, — разрешите приступать?
— Да-да, а вот конечно, а как же не приступать, — засуетилась мама Урсулы, оттаскивая в стороны обувь двух сезонов, Урсулину и Марусечкину, маленький стул, расписанный под хохлому, большой кожаный портфель, набитый неизвестно чем. С таким мог бы ходить в баню иной квалифицированный профессор, только добавить березовый или дубовый веник по выбору.
Урсула смотрела в окно, летний день проникал в него различными способами: вламывался жарким ветром, просвечивал солнцем, шумел детьми, лаял собаками, издалека позванивал трамваем. Она с силой провела рукой по лицу, все хорошо.
— Где можно переодеться? — спросили ее. — Приветствую вас!