Главред пригласил меня на кофе и сообщил по секрету, что готовится юбилей журнала, а к юбилею — торжественное открытие приложения «Библиотека „Елисейских полей“», где будут печататься художественные произведения «для дам». Он произнес «для дам» таким тоном, что сразу стало ясно — с его точки зрения печататься там будет полная туфта вроде произведений Бородатого Малютки.
— Лизочка, я рекомендовал вас на место редактора приложения, — сказал он, наклоняясь ко мне. — Иллария Владимировна согласилась.
Конечно, согласилась! Еще бы не согласиться — она же до смерти рада, что Аспарагус вернулся.
«А тебе какая разница? — говорю я себе. — Ты что, думаешь, не справишься?» Справлюсь, конечно. Но… хотелось бы как-то иначе продвигаться по службе, а не потому, что Аспарагусу теперь ни в чем нет отказа. Даже если бы он попросил назначить меня своим заместителем, Иллария, скорее всего, не стала бы возражать. «Не будь занудой! Разве это не то, о чем ты могла только мечтать? Художественная литература! Лучшие образцы женской прозы, конкурс на лучший рассказ среди читательниц, премия „Елисейских полей“…»
— Вы согласны? — спрашивает главред. Он разочарован, не видя бурной реакции.
— Йоханн Томасович, конечно, согласна! Спасибо большое! — Я привстаю со стула и через стол целую главреда в щеку.
— Я считаю, что вы, Лизочка, с вашим безупречным вкусом и знанием литературы, справитесь, как никто другой. Да и зарплата побольше. Вы же молодая женщина, вам и одеться хочется, и за границу съездить.
— Заграница — это хорошо, — отвечаю я. — Но в первую очередь мне нужно кормить ребенка.
— Какого ребенка? — испугался главред. — Откуда ребенок?
— Моя сестра Катерина теперь живет со мной. Вы ничего не знаете, Йоханн Томасович. Миша погиб…
— Погиб? — ахает главред. — Что значит — погиб?
— Его сбила машина.
— Мишу сбила машина? Почему же вы ничего мне не сказали? Да я бы… Господи! Что же вам пришлось пережить, бедные вы мои! А как… Ира?
— Иры нет… уехала.
— Как уехала? — Главред потрясен.
Я пожимаю плечами:
— Так получилось.
— Ира уехала и оставила ребенка? — не может поверить Йоханн.
— Временно, — говорю я.
— Не может быть! Она снова бросила своего ребенка?
На лице его написана мучительная борьба: любовь к моей матери, с одной стороны, и осуждение ее бесчеловечного поступка — с другой.
— Она не бросила, а оставила мне, — возражаю я. — Я ведь ей не чужая. Знаете, Йоханн Томасович, я даже рада. Катюша — замечательная девочка, я ее очень люблю.
Мне страшно хочется рассказать ему про отца, но я подумала, что еще не время — и так слишком много для него потрясений, пусть остынет.