Так не писали прежде. Это было новое, свое. Радовало — собственной тропкой шел он в литературе. Но хотелось большего. Не «стихотворений в прозе». Рассказа не о себе. О других. Многофигурной композиции. Эпического. Тоже нового и своего. Он искал путей к нему. Не нашел. А долго ли еще идти?.. Нашел Чехов. Эпической оказалась не любовная история с кровавой развязкой, а простая история о мальчике Егорушке, который едет по степи и встречает разных людей. Как хорошо, что есть Чехов!
«Дорогая мама, я через несколько дней уезжаю и прошу Вас позволить мне прийти проститься».
Екатерина Степановна позволила.
…Репин встретил Гаршина в Гостином дворе-. Радостно схватил за руку. Заговорил о новой вещи Короленко. И тут заметил, что у Гаршина слезы на глазах.
— Что такое? Что с вами, Всеволод Михайлович?
— Да ведь я с ума схожу! О, если бы нашелся друг, который покончит со мной, когда я потеряю рассудок!
— Отдохнуть бы вам надо. Уехать куда-нибудь.
— Да, да, мы уезжаем на днях в Кисловодск. Николай Александрович Ярошенко дает нам дачу.
— Вот и превосходно.
— Нет! Нет! Я нигде не найду покоя! Я вчера с мамашей имел объяснение. Она так оскорбила меня, Надежду Михайловну.
— Ну что вы, Всеволод Михайлович! Сгоряча чего не бывает!
— Да ведь она меня прокл… Я бы выдержал, выдержал!.. Но она Надежду Михайловну оскорбила таким словом, которого я не перенесу…
Гаршин рыдал.
18 марта Гаршин с женой были у доктора Фрея. Гаршин просил оставить его в лечебнице. Фрей отказал: «Незачем! Незачем! Уезжайте на Кавказ». Когда посетители ушли, ассистентка спросила:
— Может быть, Гаршина стоило поместить в лечебницу?
Фрей замахал руками:
— Что вы! Что вы! Он же вот-вот с собой покончит!
— Тогда тем более это надо было сделать! Фрей вспылил:
— Я не желаю, чтобы в моей больнице кто-нибудь кончал самоубийством!.. Пусть едет в Кисловодск.
Вещи были уложены.
Рано утром Гаршин тихо вышел на лестницу.
Мутный мартовский рассвет просыпался над городом. Гаршин посмотрел наверх: окно, зачем-то прорубленное в крыше, тускло светилось. На сером фоне стекол мрачно чернела решетка рамы. Как в оранжерее! Бежать надо отсюда!.. Испуганно побежал вниз… Голова закружилась. Остановился… Глянул в лестничный пролет… А что, если?.. Знал, что этого нельзя, не нужно делать… И перелез через перила…
Наступило девятнадцатое марта восемьдесят восьмого года — рядовой будничный день.
В ресторане Донона сдвигали столы — зал готовили для традиционного товарищеского обеда воспитанников Первого кадетского корпуса.
Итальянский тенор Пиццорини еще похрапывал в роскошной кровати. Вечером ему предстояло покорить Петербург.