— Ты прямо поляну накрываешь, — деловито констатирует Юля. — Все свежее? Дай ложку для сметаны — эта в джеме.
— Не беспокойся, делай, как удобно.
— Нельзя, сметана испортится. Я все помою…
Ого! Юля предлагает помыть посуду… Это прогресс в наших отношениях.
После завтрака ухожу в кабинет, сделать несколько звонков, а когда возвращаюсь, Юля сидит одетая. Умеют они по утрам быть непредсказуемыми! То валяются в постели до последнего — плеткой не подымишь, то, не успеешь и глазом моргнуть — собираются, как будто в Третьяковском проезде единственный день распродажи.
Отвожу домой.
— Если хочешь, давай через пару часиков встретимся, двинем в «Октябрь», покушаем суши, посмотрим кино, — предлагает.
Делаю музыку погромче и пару часов в одиночестве бесцельно катаюсь по Москве. Воскресная Москва пустынна. Мне нравится кататься за рулем. И еще понимаю — если сейчас вернусь домой, то засну и неизвестно, когда проснусь. А когда проснусь, то на душе будет тревожно, как у лунатика, очнувшегося на крыше. Поэтому лучше не спать.
Дома затеваю уборку. Мою стаканы, протираю пыль на листьях искусственной пальмы, меняю постельное белье, вытряхиваю пепельницу… Вдруг вижу в ведре для мусора разноцветные осенние листья, подаренные Юле сегодня ночью. Я не ждал, что она вспомнит о них на утро и возьмет с собой, как если бы это был букет из нескольких десятков алых роз. Но вид ярких осенних листьев в мусорном ведре как будто встряхивает меня. Видимо, не вся романтика выкипела внутри за эти годы борьбы за место под солнцем, что-то еще осталось, кроме противотанковых ежей и шершавой желтой накипи…
Спустя три часа уже сижу в зале ожидания аэропорта Шереметьево — 1. В руках у меня посадочный талон на ближайший рейс в город моих грез и моих кошмаров. Равнодушный женский голос то и дело объявляет о начале регистрации или приглашает на посадку. Если бы все девушки и женщины разговаривали со мной такими голосами, не знаю, чтобы я сделал… Но, к счастью, есть и другие голоса…
… — Вспомни состояние, в котором ты приходишь после этой сцены домой к Ольге, — говорит Володя. — И что у тебя с глазами?
— Разве у героев после тюрьмы они не должны быть воспаленными? — пытаюсь шутить. — Я работаю над образом, недосыпаю…
— Сейчас перебор — на экране это выглядит страшно, — не поддерживает шутку Володя. — Ты, как наркоман. Она бы испугалась такого человека, а не полюбила…
«А может, кому-то надо испугаться, чтобы полюбить, — думаю. — Особенно, если все другие пути никуда не привели…»
— А ведь Ольга не любит Родиона, — размышляет Володя. — Она его использует. Родион для нее — возможность свести счеты с Филиппом. Они похожи — оба ожесточенные, мстительные, оба потеряли в жизни все, что любили. Но по большому счету любви тут нет. В нашей истории все друг друга используют и нет любви…