Пожилой дядечка в марлевой повязке, прослушивает меня стетоскопом. Седые брови над повязкой тревожно шевелятся.
— В легких хрипы, — констатирует сдержанно. — Надо в больницу. Собирайтесь.
— Как хрипы? Вчера не было. Вы уверены?
— В больнице пройдете обследование. Антибиотики как переносите?
Медсестра вкалывает мне в вену лекарство, снимает электрокардиограмму, дает марлевую повязку.
В салоне Скорой резко пахнет бензином. Марлевая повязка немного отбивает запах. Но путешествие быстро изматывает. «Город небольшой, на такси в любую точку можно добраться за пятнадцать минут, а в больницу везут целую вечность, — думаю с досадой. — Как будто специально возят кругами. Или больницы здесь вынесены подальше от центра, как вредные промышленные предприятия?»
В больнице записывают в очередь на обследование. Проходит около часа, прежде чем попадаю в рентгеновский кабинет.
— Ну, и что мне с вами делать? — спрашивает врачиха, разглядывая снимки. — Двусторонняя пневмония. Здесь поражена нижняя доля, а здесь и средняя… Давайте градусник. Ну, вот, 39,8. Больница переполнена, положим в коридоре. Как только освободится место в палате, переведем…
— Очень не хочется в коридоре.
— Вам требуется постоянный уход и курс лечения антибиотиками.
— Я, пожалуй, пойду…
— Послушайте, это все-таки воспаление легких! Знаете, что сейчас происходит в городе?
Все понимаю, но не буду лежать в коридоре! Один раз позволишь положить себя в коридоре — потом в коридоре и вся жизнь пройдет. Пишу расписку: «С диагнозом ознакомлен, от госпитализации отказался». Врачиха качает головой, как будто я от жизни отказываюсь. Ручка в моей руке дрожит. Да что ж такое?! Стараюсь собраться, скрепя зубами, выскребаю подпись и думаю: «Хорошо еще, что у них здесь чернила синие, а не красные…»
Выхожу из кабинета, пытаюсь вспомнить, в какую сторону приемный покой. Там, у входа, должен ждать Вадим. Странное название — приемный покой! По-моему, это самое беспокойное место во всей вселенной — непрерывно приезжают кареты Скорой помощи, больные ворчат и жалуются, родственники галдят, врачи отдают распоряжения и ставят диагнозы, священники читают молитвы, цветочники продают живые цветы и искусственные венки, уборщицы непрерывно метут сор, в регистратуру очередь… И еще этот постоянный навязчивый звук, похожий на шелест огромных крыльев. Я, конечно, понимаю, у ангелов тоже работа — они ждут. Но могли бы дожидаться в морге, а не здесь, где мы боремся и рассчитываем так просто не сдаться! И кто придумал называть эти труповозки Каретами Скорой помощи? Не хватает еще запрячь их лошадками с бубенчиками, посадить на облучки мужичков в тулупчиках и в красных кушачках, пустить бразды пушистые взрывать… И, кстати, почему в детстве все называешь уменьшительными словами? Не лошади, а лошадки, не колеса, а колесики, не тулупы, а тулупчики, не облучки, а… Черт! Какие здесь бесконечные коридорчики! Где же, черт возьми, дверки? И куда подевались все человечки в белых халатиках? Только светящиеся фигурки на зеленом фоне лампочек бегут в направлении аварийного выхода и машут руками, мол, давай за нами, если хочешь спастись! Мне туда, к аварийному выходу — со мной как раз приключилась авария. Но я не побегу за фигурками. Уж, конечно, тут подвох! Дождись официальной подсказки и сделай наоборот! Только тогда, может быть, останешься жив. У нас здесь так, а как у других, не знаю. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и устремляюсь вперед. Господи, какие длинные коридоры. Как отсюда выбираются другие, черт возьми? Надо было отмечать путь крестами — маленькими красными крестиками на стенах и на полу. А может, выбираться надо по воздуху? Черт, как кружится потолок! И почему пол медленно наползает на стену? И окна в конце коридора блестят и выгибаются, как гигантские мыльные пузыри…?