Открываю глаза. За окном день. Окно закрыто белыми горизонтальными жалюзи, едва пропускающими ненастный ноябрьский свет. Отдельная палата. На тело наклеены круглые датчики. На тумбочке небольшой аппарат с зажатым внутри толстым пластмассовым шприцем. К катетеру в руке тянется прозрачная трубка. Аппарат толкает лекарство короткими злыми толчками. Слышен глухой стук, похожий на удары механического сердца. На высоком держателе еще две капельницы, соединенные прозрачными трубками со вторым катетером ближе к запястью. На стене возле кровати синяя пластиковая панель с большим количеством розеток. Их двенадцать. Как апостолов. Может, души апостолов живут в больничных розетках? На плазменном экране опутанного проводами компьютера на стене, испорченными светофорами мигают лампочки…
Из белой пелены окна возникает Светка. В белом халате, на лице белая марлевая повязка. И лицо белое-белое.
— Почему ты не сказал, что болен? — спрашивает вместо приветствия.
— А что, не приехала бы?
— Сама я не боюсь твоих микробов, но у меня ребенок…
— Вот и не бойся, — говорю. — Сейчас они только у меня внутри, все остальное здесь дезинфицировано. А я их никуда не выпущу — граница на замке! Досадно, правда — столько сил потратил, чтобы люди не причинили мне зла, воздвигал вокруг Брестские крепости и линии Маннергейма, а эти маленькие злобные твари незаметно прокрались внутрь и теперь грызут мои легкие! Или сердце. Или печень. Или мозг. А может, все сразу. За что-то мстят, должно быть. Все мы произошли от вирусов и микробов, если уж на то пошло. Может, считают меня ответственным за гибель, например, своего дальнего родственника — микроба Гитлера. Или своих дальних родственников — микробов Пол Пота и Иенг Сари. Я не отказываюсь. Мой дед воевал против Гитлера и погиб при обороне Москвы, а отец проходил службу во Вьетнаме и, мягко говоря, не симпатизировал красным кхмерам — на меня распространяется ответственность за уничтожение тех вирусов. По-моему, сын все-таки должен отвечать за отца. Точно так же, как отец за сына. Мало того, мне кажется, все должны отвечать за всех. Иначе вилы! Чтобы понять, что это вилы, и увидеть, что получается, когда никто ни за кого не отвечает, достаточно посмотреть в окно. Так ведь раньше не было. И дальше будет еще хуже, такое у меня предчувствие, а мое предчувствие меня редко обманывает — на то оно и предчувствие, черт возьми… А может, это зависть, Свет? Завидуют, что я большой и сильный, а их с трудом можно разглядеть в электронный микроскоп! Да, и вирусы ли они? Если кого-то можно разглядеть только в микроскоп — еще не значит, что он вирус. Может, сверхмаленький человек? Карлик, одним словом. Слушай, Свет, а может, вообще все болезни на земле из-за мести? Из-за мести карликов?! Прокрадывается этот злобный карлик в мозг, и идешь войной на друга, или на брата, или даже на отца или деда? Мы же теперь ни за кого и ни за что не отвечаем — значит можно, ничего страшного… Постой, постой! Что же получается? Если я пытаюсь кому-то мстить, значит и я — карлик? А ведь я пытаюсь иногда, Свет, честно тебе скажу — нельзя успокаиваться, пока не отомстишь и тем самым не восстановишь справедливость, это не я открыл!.. Если так, Свет, то может, перестать мстить? Типа, черт с ней, со справедливостью — не хочу быть карликом, маленьким злобным негодяем… Нет, я не против того, чтобы быть негодяем, Свет, но только большим-большим негодяем, я имею в виду мой размер, а не качество, негодяем, которого видно и слышно за версту!.. Все, я кажется, понял! Никакой это не грипп. Просто я слишком увлекся на работе игрой в Месть — и заразился! Если ты меня все еще видишь, Свет, то тогда я не совсем карлик! Но то, что я негодяй — это точно, Свет! Прости меня, прости, слышишь!.. Впрочем, погоди-ка… А ты ведь можешь спокойно видеть меня без микроскопа, если и ты тоже карлик… Да, одно из двух!