— Ну, и зря, я же не навсегда. Мне было очень хорошо с тобой, Мишаня…
— Я не Мишаня, я Алексей.
Ее лицо заливает легкий румянец.
После ее ухода целую вечность стою под горячим душем. Слава богу, выходной! В спортзал, конечно, не иду. Вместо этого валяюсь на диване, смотрю кино и читаю. Незаметно пролетает день.
Около семи звонит Лида.
— Как ты там? Я тебя не отвлекаю? А я катаюсь по городу. Завтра у меня съемка, но, во вторую смену, так что вечер свободен… Только утром надо не рассыпаться — возможно, придется ехать в Борисов.
— Зачем в Борисов?
— Есть одна неприятная проблема.
— У тебя проблема?
— У подруги.
— А я уже почти испугался.
— Чего ты испугался?
— Черт его знает… не могу понять сам себя.
— Это твое перерождение, о котором ты мне вчера полночи твердил, Леш. Помнишь?
Да, помню. Я фантазировал на тему болезни. Говорил, что любая болезнь — это не просто так, это значит, что накопилось слишком много старости и пришло время объявить ей войну.
— Верно, вчера я был красноречив, Лидочка! — говорю, смеясь. — А, кстати, кто такой Миша?
По тому, как накаляется телефонная трубка у меня в руке, понимаю — нелегко ей там, на другом конце вселенной, где некий Миша упорно встает между ней и мной.
— Миша — это один знакомый актер, — наконец находит объяснение. — Мы с ним так часто болтаем, что я иногда называю Мишами других мужчин.
— Это нормально! — смеюсь. — Можешь называть меня, как тебе удобно, только не пропадай…
Вечером она снова приехала. Без звонка и без фруктов. Но это нам уже и ни к чему…
Утром, до съемок мне позвонил Чернов и сообщил, что ночью от инфаркта умер один наш общий друг. В пять утра почувствовал себя не важно, встал, пошел на кухню выпить воды, потерял сознание и все… Приехала скорая, но спасти не смогли — обширный инфаркт. В 39. Он был здоровый и крепкий, следил за собой, ходил в сауну, играл по выходным в футбол.
…Сижу в вагончике в ожидании, когда позовут в кадр, смотрю на заснеженные елки, на уютные дома в лесу, и думаю, как хрупка человеческая жизнь! Мы строим из себя героев, но на самом деле мы стеклянные — ничего не стоит нас разбить… Значит, надо торопиться!
Сцена на шоссе оставила чувство недосказанности. Так бывает во сне, когда хочешь сказать что-то важное, открываешь рот, а слов нет. Или, когда пытаешься разговаривать под водой (Я заметил, во сне почему-то все самые главные слова приходится говорить под водой, и тот, кому ты это говоришь, обычно отворачивается, не дослушав).
Был 20-градусный мороз, конец светового дня, и мы опять не успевали. В который раз спас стедикам. Махнули одним кадром огромную сцену! Все! Зритель больше не увидит героев! Мне кажется, тут хорошо бы побольше подробностей. Как истекает кровью смертельно раненная Наталья. Как беззвучно кричит, склонившийся над ней, Родион. Как Филипп блуждает обезумевшим взглядом по свежим пятнам крови на снегу… Нет и реакции Славика. Вообще все происходит так быстро и скомкано, что даже я, находясь внутри сцены, не сразу соображаю, в кого попали пули — убийца в одно мгновение проносится мимо на джипе и лишь слегка притормаживает, чтобы дать автоматную очередь через опущенное стекло. Закончить так эту огромную историю все равно, что мне закончить мою историю здесь…