— Что случилось, Володя? — спрашиваю. — Знаю, что не пьешь, но, может, все-таки по пятьдесят, для здоровья? Я тоже не пью, ты же знаешь, но сегодня, чувствую, надо!
— У нас проблемы с камерами, — говорит. — Сцена в кафе получилась слишком темная. Видимо, придется менять камеры. Это катастрофа!
— А на компьютере никак не высветить?
— Я не могу каждую сцену высвечивать на компьютере и снимать, не контролируя картинку…
Когда пришел Бонч, Володя ушел. Бонч показался воодушевленным.
— Мне поручили снимать новый проект! — сообщил, едва сдерживая радость. — Это 4-серийка о войне. Я всегда мечтал снять фильм о войне!..
— Когда съемки?
— Через месяц… Володя отличный режиссер, он справится и без меня. Но я вас не брошу, буду на контроле — все нормально!
Мы выпили.
Появилась Яна, села рядом, налила в стакан минералку.
— Не спрашивали, почему меня нет? — шепнула на ухо.
— Спрашивали раз сто, но я сказал, что ты так от всех устала, что сняла на улице какого-то местного плейбоя и отправилась ужинать в другой ресторан, — говорю и на всякий случай улыбаюсь, чтобы она не приняла это за чистую монету и не расстроилась.
— Что, правда?
— Что у вас происходит, Яна? — громко вклинивается Бонч. — Вы как-то после приезда жениха изменились. Как будто другой человек.
— Он мне пока еще не жених, — с вызовом отвечает Яна и почему-то смотрит на меня.
— А кто? Как бы вы сами определили статус этого московского парня в вашей жизни? И как бы вы определили наши статусы — мой и Алексея — хотя бы на сегодняшний вечер?
— Я не понимаю, Александр, почему… — Яна снова хлопочет ресницами, как она умеет, когда хочет сыграть наивность и растерянность, щеки покрывает продуманный румянец…
Встаю, иду мимо столов.
— Посиди с нами, — приглашает ассистент по актерам Настя, кивает на свою лучшую подругу Иру, занимающуюся у нас гостиницами и билетами, и на администратора Сергея.
— Почему ты грустный? — спрашивает Настя. — Ты всегда такой грустный или у тебя что-то случилось?
Вспоминаю, что этот же вопрос задала Доктору Хаусу влюбленная в него ассистентка.
«— Я не грустный, я сложный, — ответил тот. — Девчонкам это нравится. Когда вырастешь, поймешь…»
Пока размышляю, ответить ли Насте словами легендарного Доктора, или придумать что-то свое, за меня отвечает Ира:
— А, по-моему, он не грустный. И очень даже ему идет не слишком часто улыбаться. А то некоторые постоянно улыбаются и хохмят, и через три минуты хочется сбежать…
Видимо, это относится к кому-то, кого они обсуждали до моего прихода, потому что все трое заговорщицки смеются. А я вспоминаю Пашу — сразу после смены он опять укатил в Москву. Якобы на спектакль, но по-моему, ему просто требуется смена декораций. Я его понимаю. Когда-то и я не мог спокойно высидеть на одном месте больше двух-трех ней. Но теперь все изменилось. «Как жаль, что Паша уехал — думаю с теплотой. — Сейчас его пионерский задор оказался бы очень кстати!»