— Ты не представляешь, какой у нас тут произвол, актерское агентство из актеров веревки вьет, занижает гонорары, ворует! — продолжает спокойнее. — Если не согласен на их драконовские условия, работать не дадут. Я вот думаю, может, податься в Москву? У вас там как с работой?
Вряд ли он уедет. Я не первый день его знаю, у него здесь семья, друзья, традиционная бутылочка местного пива в кармане куртки. Да и слишком он седой, чтобы слепо подставляться под удар — насиженные места седых редко отпускают, и лишь вырвав на память добрую половину сердца. А с оставшимся клочком далеко не уедешь — проверено. И даже если сможешь, все равно — что это будет за жизнь? Москва — город победителей с покалеченными сердцами. Поэтому там так холодно жить и так востребованы кардиологи, психотерапевты и патологоанатомы… Но если победы не радуют, зачем они нужны?
Выхожу из вагончика подышать. Начинается дождь, прячусь в предбанник ресторана. Там греется полгруппы. Вскоре появляется энергичная директриса.
— Через полчаса начнется бизнес-ланч, — чеканит слова. — Надо освободить вестибюль.
Ей чуть больше тридцати. Чем-то едва уловимо похожа на Светку. Худенькая. И в кошачьих глазах готовность к внезапному броску. Мне нравятся такие глаза, без признаков усталости, с ярко выраженным желанием всеми доступными способами и днем и ночью бороться за лучшую жизнь, отражать удары… Мне вообще нравятся люди, заряженные на успех — с ними я чувствую себя комфортно, даже если это мои соперники. С детства люблю соперничество! А еще я вдруг представляю, как эта директриса стонет и орет, прижатая лицом к моим горячим простыням…
Наблюдая за директрисой, думаю о Наталье. Когда Родиона посадили, Наталья пыталась научиться жить самостоятельно. Но работать не стала, предпочла прижаться к горячим простыням Филиппа…
«Что же все-таки за человек, эта Наталья? — снова пытаюсь понять. — Какие эмоции вызовет у зрителя?»
Вспоминаю, как пару месяцев назад перед самым арестом Родион спросил Наталью:
— Ты бы смогла меня предать?
Первоначально текст был другой, но мы с Володей его переписали. У Натальи там великолепно сыгранная сложная молчаливая реакция, смысл которой я бы коротко сформулировал так: «И ты смеешь задавать мне такие вопросы? Ты же сам изменяешь мне направо и налево… А я… Я люблю тебя…» Но Родион спрашивает не о физической измене, для него предательство — это нечто большее. И все, что происходит с Натальей до самого финала — это, по сути, ответ на вопрос Родиона, в том числе и самой себе: «Смогла бы или нет…?». Мне кажется, большинство предательств в мире совершается не со зла, а от бессилия перед обстоятельствами. И значит, как бы не любили мы, и как бы не любили нас, никто не застрахован… Но понимая это, легче прощать.