— Разбойник Варавва, выходи! Ты помилован прокуратором в честь Пасхи. Ты свободен!
— Нельзя было до утра подождать? — незлобливо проворчал Варавва, а затем к Иисусу: — Выходит, сотворил ты чудо. С именем твоим на устах я стану колоть сердца врагов Израиля! Клянусь Господом нашим!
— Не клянись всуе Отцом Небесным. И не злобись душой и сердцем. Не сказано ли в Шаббате: возлюби врагов своих? Прости врагу своему и прощен будешь…
— Я уже прощен!
— Я говорю не о прощении для тела твоего, но для души.
— Я хочу быть свободным не только духом, но и телом!
— Благословляю тебя именем Отца нашего Небесного.
И не понятно Варавве, он ли переупрямил пророка, пророк ли благословил исполнять его заветы.
— А-а-а! — махнул он рукой. — Господь разберется и воздаст каждому по вине его. Тебе же, Назаретянин, желаю сотворить еще одно чудо — освободить себя, вот этих безвинных и примкнуть к нам. Под флагом твоим мы бы действовали решительней и победили бы непременно!
— Ты скоро?! помилованный?! — воззвал высокопоставленный чин. — Не заставляй ждать! Дверь для тебя может затвориться!
— Иду-иду.
Пропустив помилованного, дверь плотно затворилась, щелкнула задвижка, проскрипел ключ в замке, потом топот сандалий удалился и — воцарилась гробовая тишина. Двое оставшихся не подавали признаков жизни.
Но вот наконец вопрос:
— Не помилуют ли и нас?
— Мужайтесь и примите с миром десницу Господа. Утром истязание и — казнь.
— Но нас не водили в трибунал?
— Водили меня. Приговор и мне, и вам, моим сообщникам.
— О Господи!
Они вовсе не готовы были к жертвенной смерти, не зная даже ради чего она. К смерти позорной, не на поле боя от меча, не от непосильной работы в поле или в саду, а на кресте — позорном кресте! Они поддались общему ликованию, никогда прежде не слышавшие проповедника, и немного погорячились, когда легионеры принялись грубо разгонять восторженный народ. Они, впервые попавшие в Иерусалим, не знали злобства римской солдатни и вели себя как у себя дома; и вот теперь — крест. Мучение и позор. Они были так удручены этим, что не могли больше произнести ни слова.
Похоже было, будто в подземелье все заснули, но это не так. Двое, охваченные смятением и дикой тоской, пытались подготовить себя к неизбежному, холя в памяти прожитое и нажитое: виноградники, оливковые рощи, дома, озаренные детским смехом и детскими шалостями, ласки жен, а главное — лелеяли надежду, что утром все прояснится и их помилуют. Либо Мессия сотворит чудо: разверзнутся каменные стены, и они, все трое, окажутся на свободе. Он же исцелял больных, воскрешал даже из мертвых, отчего же не позаботиться о себе.