-- Да они ведь дети.
-- Не такие уж дети. Старшим из них не меньше восемнадцати. Но нам по двадцать четыре, и мы женаты. Этого достаточно, чтобы считать нас стариками.
Она задумалась над тем, что сказала.
-- На меня это произвело сильное впечатление, -- говорит она взволнованно. -- Ничего подобного я еще не переживала.
-- К этому привыкаешь...
-- Ты думаешь?
-- Послушай, дорогая, не будем преувеличивать! Мы еще очень молоды. Нам ведь нет и двадцати пяти, понимаешь? Вся жизнь впереди.
-- Да, но для них мы уже взрослые.
-- Конечно, дорогая, мы и в самом деле взрослые. Ты этого не знала?
-- Я это поняла только что.
Несколько секунд они молчат. Перед ними тропинка, за ней кустарник, дальше дюны и океан, который урчит и сверкает на солнце. День удивительно ясный, прозрачный, воздух напоен светом и насыщен острым запахом йода. Пенящиеся волны издали напоминают белые стежки. Свежее дыхание открытого моря холодит щеки. Фигурки велосипедистов на дороге все уменьшаются -мелькают между деревьями на опушке леса.
Вероника провожает их взглядом, она снимает темные очки и хмурит брови. Жиль в упор разглядывает ее профиль обиженной девочки: рот, длинные загнутые ресницы, маленькое ухо, розовое, как раковинка... Он касается уха губами. Вероника ежится.
-- Щекотно... Жиль!
Он не настаивает. Она снова надевает очки, потом открывает сумочку, вынимает носовой платок и вытирает ладони.
-- Взрослые, -- говорит она задумчиво. -- Как твои родители или как мои... Странно.
Вдруг она утыкается в плечо Жиля.
-- Скажи, дорогой, ведь нам не придется вести такую жизнь, как им, правда?
-- Что ты имеешь в виду?
-- Ну, жить как твои родители или даже как мои. Мы будем жить более интересно, более весело?
-- Да, наверно...
Его голос звучит хрипловато.
-- Не наверно. Надо быть уверенным! Очень уж печально думать, что впереди нас ожидает такая вот жизнь, как у них.
-- Их жизнь не была несчастливой...
-- Да... Но и увлекательной она тоже не была. Я думаю, вряд ли стоит жить, чтобы прожить такую вот жизнь.
Жиль молчит. Она порывисто оборачивается к нему -- так бывает всегда, когда она вдруг понимает, что была, наверно, слишком грубой, что могла его обидеть. Она целует Жиля.
-- Я говорю и о моих родителях тоже, поверь, -- шепчет она, как бы извиняясь. -- Твои отец и мать просто прелесть какие, но, откровенно говоря, дорогой, они как-то отстали от времени... Они почти нигде не бывают, у них мало знакомых. В общем, я считаю, что они живут какой-то... как бы это сказать... заторможенной, что ли, жизнью. И у нас дома то же самое. Ну сколько лет твоей маме? Пятьдесят два -- пятьдесят три года? В наше время пятидесятилетняя женщина должна была бы еще... Ну, я не знаю, заботиться о своей внешности, что ли, бывать на людях, интересоваться тем, что происходит в мире... А твоя мама... создается впечатление, что она живет только для мужа и детей... Такая преданность, такое самоотречение, конечно, прекрасны, и возможно даже, что она этим вполне счастлива, но...