Чернильная кровь (Функе) - страница 315

Как мирно он лежит, совсем не так, как только что виделось Сажеруку во сне. По смуглому лицу юноши скользила улыбка. Может быть, ему снилась Мегги, дочь Резы, похожая на мать, как похожи два язычка пламени, и в то же время совсем другая. «Ты ведь тоже думаешь, что с ней ничего не случилось?» — Он задавал этот вопрос по много раз на дню. Сажерук еще помнил, каково это — быть влюбленным в первый раз. Он был тогда не старше Фарида. Каким беззащитным вдруг стало тогда его сердце — замирающее, трепещущее, счастливое и в то же время страшно несчастное.

Холодный сквозняк пронесся по штольне, и Сажерук увидел, как юноша вздрогнул во сне. Поднявшись, он сбросил с плеч плащ и укрыл им Фарида. Гвин поднял голову.

— Что ты на меня так смотришь? — прошептал Сажерук кунице. — В твое сердце он ведь тоже пробрался. И как только это могло с нами случиться, а, Гвин?

Куница облизнула лапу и продолжала смотреть на него своими темными глазами. Если Гвину что и снится, то уж наверняка только охота, а не мертвые мальчики.

Что, если эти сны насылает старик? Сажерук вздрогнул от этой мысли, снова устраиваясь на жестком полу рядом с Роксаной. Да, может быть, Фенолио, молчаливо забившийся в угол, как всегда в последние дни, сидит там и сочиняет для него дурные сны. Разве не так получилось со страхом Змееглава? «Ерунда! — подумал Сажерук, обнимая Роксану. — Мегги здесь нет, а без нее слова старика — лишь мертвые чернила. А теперь засыпай, наконец, не то задремлешь завтра, лежа в засаде под деревом».

Но сон не приходил. Сажерук лежал и прислушивался к дыханию Фарида.

— Разумеется, нет, — удивилась Гермиона. — В свитке есть все, что нам надо.

Дж. К. Ролинг. Гарри Поттер и философский камень[25]

Мо работал всю ночь, а снаружи без устали бушевала гроза, словно мир, созданный Фенолио, не желал допустить в себя бессмертие. Мегги очень старалась не уснуть, но в конце концов все же задремала, уронив голову на стол, и Мо отнес ее в кровать, как делал бесчисленное количество раз. И снова удивился, как она выросла. Уже почти взрослая. Почти.

Мегги проснулась, когда он защелкнул застежки.

— Доброе утро! — сказал Мо, когда она подняла голову с подушки, и понадеялся, что утро и вправду будет добрым.

Снаружи небо покрывалось розовой краской, как лицо, к которому снова приливает кровь. Застежки закрывались отлично. Мо долго шлифовал их, чтобы не осталось никаких неровностей или выступов. Они зажимали пустые страницы так, словно смерть уже поймана между ними. Кожа, выданная ему на переплет, отливала красноватым цветом, обтягивая деревянные крышки без единой морщинки и складки. Корешок мягко закруглен, листы сшиты крепко, края ровно обрезаны. Но все это не имеет в данном случае никакого значения. Никто не будет читать эту книгу. Никто не положит ее возле своей постели, снова и снова перелистывая страницы. При всей красоте переплета было в этой книге что-то пугающее, и даже Мо воспринимал ее так, хоть это было создание его собственных рук. Казалось, у книги есть голос, который еле слышно нашептывает слова, не записанные на ее пустых страницах. И все же эти слова были. Их написал Фенолио в том далеком городе, где сейчас рыдали женщины и дети о погибших мужьях и отцах. Да, застежки — важная вещь.