— Не попин, а митрополит он, Михайлом кличут.
— Он сказал: идите по избам.
— А крест твой где?
Соловей не понял вопроса, но глаз не опустил.
— Хитрецов много уже объявилось, — по–прежнему спокойно продолжал дружинник. — Нам говорят, что окрестились, а сами еще и со дворов своих не выходили. Ты–то вот мокрый весь, а те в сухоньких сорочках стоят и лгут. Потому и повелел митрополит всем новокрещеным на шеи кресты надевать, а у кого нет, гнать снова к Почайне…
— Чего ты разговорился?! — рассердился другой дружинник. — Видишь ведь, что нет на нем креста, поднимай плеть да гони к взвозу!
— Нет, у этого по глазам видно, что крестился. Да и мокрый весь. Видно, из самых первых, еще до пояснения.
— Нас много таких, — подхватил не своим голосом Всеслав. — Я один этого дорогой, многие туда пошли, — махнул он рукой, мы все без крестов…
— Ладно, шагай уж, но за крестом немедля сходи. Мы вот добрые, другие без слов плеть опустят.
Вои поскакали по дороге, подъезжая то поодиночке, то парами к обезлюдевшим избам. Всеслав же все не мог сдвинуться с места; он долго смотрел вслед дружинникам и трясся все телом.
Дальше он шел крадучись и наконец вышел из Киева; озираясь по сторонам, он побежал к лесу, возле первых деревьев остановился и, тяжело дыша, прислонился к липкому сосновому стволу. Позади него остался совершенно бесшумный, будто опустевший огромный город.
Великий Род и добрый Спех[33] уберегли Всеслава в тот день. Он понемногу успокоился, замерев среди деревьев, затем двинулся вперед. Но вдруг он отчетливо расслышал негромкие голоса и, решив, что это засада, устроенная по повелению хитроумных византийцев, метнулся в кусты и притаился там.
Изредка мимо него быстро проходили прибегающие из города русичи. Шагали поспешно, поодиночке и толпами, однако через несколько шагов замедляли ход и в двух–трех перестрелах от края леса рассаживались под деревьями. Всеслав понимал, что это бегущие от крещения русичи, но никак не мог сознать, чего они ждут: прятаться тут было нелепо — напасть не пришла в город на один день, она утверждалась в Киеве накрепко, и пережидать ее чащобах было бессмысленно.
Всеслав выбрался из кустов, быстро зашагал по лесу. Сперва беглые горожане попадались ему часто — мужики и бабы, дети сидели под деревьями или решительно брели куда–то, ведя с собой коров, коз, лошадей.
Свет разгоревшегося дня пробивался сюда сквозь вершины деревьев и пятнами освещал траву и желто–коричневую хрупкую хвою, усыпавшую землю.
Соловей шагал легко и ходко; все опасное быстро отдалялось от него, оставаясь в Киеве. Впереди же, хотя и в конце очень долгого пути, ждали родная земля, покой и свои боги.