Мора вздрогнула, когда внезапно поняла смысл сказанного. Ей хотелось протестовать против этого, пусть даже напрасно.
Но первой заговорила Ирэн:
— Для меня важно, чтобы мы старались удержать в памяти все, что когда-либо с нами происходило… И верить в это. Лишь память о прошлом придает настоящему его ценность.
Это была удивительная маленькая речь, напряженная и вежливая; она привлекла внимание присутствующих. Какая-то внутренняя скорбь придавала ее лицу строгую бескомпромиссную красоту. Она казалась сейчас невероятно юной. Все осознали, что память о предвоенных временах была ее детством. Но у нее хватило мужества позволить Джонни сохранять свои собственные воспоминания, хотя для нее в них не было места.
Красота Ирэн была вызывающей, но Джонни даже не повернул головы в ее сторону. Его невнимание не было проявлением безразличия. Просто он был погружен в мысли, которые никто другой не мог с ним разделить. Уилла подумала, что Ирэн надо научиться одинокому ожиданию его возвращения. Военные годы Джонни будут всегда разводить их врозь. Его жена могла узнать лишь то, что сделала с ним война, но не то, каким он некогда был.
Ирэн неожиданно нарушила возникшее чувство неловкости. Она села за пианино, и ее пальцы вызвали к жизни странную незамысловатую мелодию, едва ли мелодию вообще, такую тихую, нерешительную. В том, что она играла, не было мотива. Несколько аккордов, небольшая фраза, проигрываемая снова и снова, переходящая в мелодию, не имеющую конца…
Джонни, взглянув через плечо, обменялся с Ирэн быстрой улыбкой.
Свет заката плавно сместился к горизонту. Обрывки облаков сгрудились вокруг светового прогала, оставленного солнцем. Джонни подумал, что собирается дождь. Сумерки придавали сельской местности неповторимый оттенок интимности. В эти моменты Джонни со своей любовью к Англии, присущей чужаку, ощущал себя почти уроженцем этих мест, и его переполняло некое чувство обладания и гордости.
Он был один. Желание покоя, которое охватывало его иногда в этот час, не позволяло ему оставаться в многолюдных залах «Оленя». Ирэн, понимавшая это настроение, позволяла мужу уходить, не произнося не слова протеста. Он никогда не спрашивал, что она чувствовала в эти часы, когда его одолевало это загадочное состояние — непреодолимая жажда покоя. Иногда он ощущал стыд, думая, что она еще очень молода для таких переживаний.
Вечер и пустынные переулки внушали покой, но затем стремление к уединению прошло, сменившись жаждой общения. Однако возвращаться в «Олень» ему не хотелось. Поэтому он без колебаний свернул в переулок, который вел к коттеджу Моры.