— Пожалуйста, Джонни, пожалуйста! Не покидай меня так. Не покидай меня. Я последую за тобой… да, я последую за тобой!
Она вцепилась в него, уткнувшись лицом в его плечо, не сдерживая рыданий. Он прижал ее к себе, не шевелясь, не говоря ни слова.
— Джонни!
Он не ответил.
— Джонни, ты хочешь этого, да?
— Да… Я так хочу.
Она внезапно замерла в его руках.
— Я не верю этому, — сказала она. — Ты не можешь просто прогнать меня. Ты — моя жизнь… Я не могу жить без тебя!
Вдруг она отшатнулась от него:
— Но ты хочешь этого. Я начинаю понимать… Бог знает, почему, но ты действительно хочешь этого!
— Да.
— Разве нет ничего, что я могу сказать… ничего, что можно сделать? Мне придется увидеть, как ты уйдешь, и не сделать ничего?
— Ничто не поможет… Вся вина на мне, ты не сможешь сделать меня другим.
Она уронила руки. Слезы струились по ее щекам. Она второй раз теряла его. Тогда в Остенде она думала, что никогда не испытает такой сильной боли. Но эта превзошла все мыслимые пределы. Джонни ошибался… И, казалось, ей никогда не заставить его видеть все по-другому.
— Я не могу этого вынести, — сказала она, потом встала, повернулась и выбежала из комнаты.
Далеко за Ратбегом горы были, как драгоценные камни, и тонкая нитка дороги извивалась и кружилась между ними более трех миль, прежде чем достигала дома. Глаза Моры то и дело теряли ее между холмами и изгородями. Вся местность была заполнена зеленым цветом, яркой буйной зеленью Ирландии. Тени гор были алыми. Она подумала, что если оглянуться назад, то море в вечернем свете будет цвета бледного аметиста. Она оглянулась и увидела его блеск, как если бы кто-то держал драгоценный камень, медленно и любовно поворачивая его сверкающие грани. Вечер был тих. Так тих, как нежный прилив, что набегал на берег.
Мора подумала, что Том был прав, когда привез ее сюда. Она прошла через ворота в поле и очутилась на тропе, которая огибала молодую ниву. Они прибыли в Ратбег даже раньше, чем самолет Джонни, направлявшийся в Нью-Йорк, покинул лондонский аэропорт. Том увез ее быстро, думая и действуя за нее, когда ее собственный рассудок вообще отказался принимать решения. Он все время понимал, что Мора оставит его в тот миг, когда этого захочет Джонни. Казалось, он знал весь ужас и муку того разговора в квартире. Знал о ее неверии в то, что Джонни действительно думал так, как говорил. Том понял ее немое горе и отчаяние. Он привез ее в Ратбег и ничего не сказал, поручив покою и красоте здешних мест выполнить свою работу.
Со времени отъезда Джонни прошла неделя, и письма Десмонда начали приобретать характер определенности. Словно он уверился, что опасность миновала. Письма отца стали властными и говорили теперь о его счастье. Он был доволен, что его дочь поступила так, как он просил. В Ратбеге царили мир и надежность, в нем было постоянство. Но Десмонд считал себя счастливейшим человеком, потому что она все еще принадлежала ему. Мора смотрела вокруг, на маленькие поля с первоцветами среди зелени, на лютики на склонах, и шептала про себя, что, если бы Джонни позволил, то это была бы любовь всей ее души и разума, и для Десмонда ничего не осталось бы. Ей захотелось броситься в колосья, закопать в землю свои признания в измене Тому… Громко крикнуть, что страсть не умирает, если отнят ее объект, что любовь может длиться вечно.