«Я верую! — шептала Маргарита торжественно. — Я верую! Что-то произойдет! Не может не произойти, потому что за что же, в самом деле, мне послана пожизненная мука? Сознаюсь в том, что я лгала и обманывала и жила тайной жизнью, скрытой от людей, но все же нельзя за это наказывать так жестоко. Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно».
Нет, не случилось — не случилось для Булгакова. Ведь все когда-нибудь заканчивается, как должен закончиться написанный роман. Но если в жизни не сбылось, там, на его страницах, все «случится непременно». И сбудется надежда, и Мастер обретет покой.
Увы, Булгаков ясно представлял себе, что потерял. Красивую, обаятельную женщину? Не только. О том, что Кира Алексеевна была человеком редкой доброты, лучше всего расскажут письма тех, кому она оказывала помощь. Вот пишет ей сестра Елена:
«Милая моя Кирочка! …Что ты нас опять так балуешь, ведь 150 рублей не пустячки и они тебе наверное были бы нужнее…»
А это брат Георгий:
«Дорогая Киру! Не знаю, как тебя благодарить за твою доброту и заботливость обо мне…»
Разумеется, забота о родных, о самых близких людях — это так естественно! Тут вроде бы и нечего обсуждать. Надо полагать, другие на ее месте точно так же поступали. Но вот несколько неожиданное послание, обнаруженное мной, как и другие письма, в фондах Пушкинского Дома. Привожу из него отдельные отрывки, поскольку многие строки очень трудно разобрать:
«Глубокоуважаемая княгиня! …К Николаю Алексеевичу приехала помощница, женщина-врач … [Рассматривает фотокарточку] Вот сейчас передо мною Мина кушает за маленьким столом, угрюмая, держит задумчиво ложку. Виден кусок дома и аллея. И я уже там у вас. Мысленно заглядываю всюду. К княгине, в столовую, в Вашу спальню — мою любимую комнату! Может быть, она теперь уже стала детской. Но я ее вижу аккуратно прибранную, тускло освещенною лампадой, горящей в печурке перед образом. Так любила я там разговаривать с Вами и отдыхать одна. Вот вхожу на пальчиках в детскую. Темно, тикает будильник, и мирно дышат Мина и Ириночка; подошла, посмотрела, перекрестила, не поцеловала: боюсь разбудить. Постояла, вздохнула и вышла. Спускаюсь в столовую, мимоходом заглянув в свою комнату… в столовой горит лампада. И почему-то она мне помнится так, как в тот вечер, когда приезжал князь Голицын. Вы с работой в руках, тихо разговариваете с ним, Елена Карловна шила оборочками пан-ны [панталоны], я шила Минины рубашечки, а Георгий Алексеевич дивно играл Листа. Больше никого не было. Этого вечера я не забуду, так мне было хорошо тогда… Любящая вас и благодарная Поля».