— Да, — вздохнула женщина башкирского лейтенанта, шурша одеждами. — Маленький ты, Фарид…
Лейтенанты напряглись, прислушиваясь.
— Чего это маленький? — недоуменно спросил лейтенант С-ханов. — Метр семьдесят я — тебя-то уж повыше буду! (Судя по стуку пяток, он соскочил с кровати.) Вот встань прямо, спиной прижмись к моей. Голову подними… Видишь? Ты на пять сантиметров меньше.
— Маленький, маленький…
— Да что ты заладила — «маленький», «маленький»! — разозлился лейтенант, срываясь с шепота в голос. — Видела ведь, что я не дядя Степа, блин! Чего теперь бубнить! Не нравится, вали отсюда, — разошелся обиженный любовник. — Иди, иди давай, может, великана встретишь! Маленького нашла, твою мать!
— Да я не это имела в виду… — уже в коридоре сказала женщина.
Кровати в двух комнатах тряслись, лейтенанты крякали, сдерживая рвущийся смех.
Когда захлопнулась входная дверь, темнота взорвалась хохотом. Лейтенант С-ханов включил в коридоре свет, вошел в большую комнату:
— Нет, слыхали, а? Дюймовощка нашлась! Гулливера ей подавай!
Увидев в проеме двери кривоногий силуэт в трусах и сапогах, комната захрюкала.
— Не это она имела, видите ли… — продолжал брюзжать обиженный. — А что она имела, корова?..
Вдруг он осекся. Понимая, но все еще не веря своей догадке, выдохнул:
— Ах ты…
— Да, Фарид, — сказал лейтенант Ф. — Именно это. Она имела то, что имела. Опозорил авиацию, тэчист мелкокалиберный, гнать тебя из нашей квартиры!
— Вот сволощ! — стукнул по косяку кулаком лейтенант С-ханов. — Да на ее зазор никаких допусков нет! Ржите, ржите, вы все там потонете, как те трактор с трактористом!..
— Ох-хо-хо-хо! — изнемогала квартира, и кровати стучали об стенки…
ГИБЕЛЬ ШЕДЕВРА
После этого случая лейтенант Ф. озаботился поиском двери. В конце концов он нашел какую-то беспризорницу, одиноко стоящую в одной из комнат штаба, выкрал ее и привез к дому на столовской машине. Дверь была примитивная — деревянная рама с нашитыми листами ДВП и с двумя петлями. Но и такая, она вполне годилась для роли замыкающего звена личного пространства лейтенанта Ф.
Он был доволен. Единственное, что смущало — картонно-голая поверхность лица его жилища. Поскольку лейтенант был не чужд изобразительному искусству, он решил не прибегать к оклеиванию двери календарями и плакатами, а облагородить ее своей рукой, ведомой собственной фантазией. Приобретя в магазине толстый черный жировой карандаш, он приступил. Тему долго выбирать не пришлось — помня о дежурном назначении комнаты, художник изобразил двух тонких, гибких, преувеличенно длинноногих жриц любви в их полный рост и в их обнаженном объеме, которые, обольстительно изогнувшись, стучались в эту самую дверь.