– И что же вы думаете теперь делать? — поинтересовался я, помолчав немного. — Теперь вы проследили след до конца и можете быть довольны результатом. Значит, настает время решительных действий, не так ли?
– Еще посмотрим, — ответил Грайс, вынимая из письменного стола оловянный ящичек с документами, тщательно изучить которые у нас еще не нашлось времени, — сначала ознакомимся с содержанием этих бумаг: может быть, они откроют нам что-нибудь новое.
Он взял разрозненные листки, вырванные из дневника Элеоноры, и приступил к чтению. Пока он был занят этим, я пересмотрел остальные бумаги. Миссис Бельден не солгала: там находились брачное свидетельство Мэри и Клеверинга и несколько писем последнего. В то время как я их изучал, вдруг раздалось чуть слышное восклицание Грайса.
– В чем дело? — спросил я.
– Прочитайте сами, — сказал он, подавая эти фрагменты дневника, — вначале идет повторение того, что вам уже рассказывала почтенная вдова, но изложенное с другой точки зрения, а дальше есть нечто такое, что объясняет мотив убийства с такой стороны, которая до сих пор нам была совершенно неизвестна. Но лучше начать сначала — полагаю, вы не соскучитесь.
Соскучиться?! Неужели мысли и чувства Элеоноры в тяжелое для нее время могли бы показаться мне скучными? Я сложил листы по порядку и принялся читать. Привожу здесь целиком те строки ее дневника, которые имели для нас особый интерес:
«18 июля. Дядя приехал сегодня неожиданно со скорым поездом, пришел ко мне в комнату, обнял и спросил про Мэри.
Я опустила голову и смогла только прошептать, что она у себя в будуаре. Он тотчас направился туда и застал ее за туалетным столиком. Кузина сидела, погруженная в глубокие раздумья, и вертела обручальное кольцо Клеверинга на пальце. Что произошло затем, я не знаю, во всяком случае была, вероятно, бурная сцена. Поэтому, видимо, Мэри сегодня утром и не вышла из своей комнаты, а дядя очень расстроен и озабочен.
После обеда. Несчастная наша семья: дядя не только не согласен признавать права Клеверинга как жениха, но даже требует, чтобы Мэри немедленно вернула кольцо и отказала, иначе он грозит лишить ее того расположения, которым она до сих пор пользовалась. Как только я это узнала, сразу же поспешила к дяде и стала уговаривать не разрушать счастья людей, словно созданных друг для друга, из-за какого-то ни на чем не основанного предубеждения. Но он даже не дал мне договорить. „Из всех, которые готовы покровительствовать этому браку, ты, собственно, должна бы быть последней, моя бескорыстная Элеонора“, — заметил он. Я, конечно, с удивлением спросила, что он хочет этим сказать. „Потому что в данном случае ты действуешь во всяком случае во вред Мэри“, — ответил дядюшка. Я еще больше удивилась и попросила его выражаться яснее. „Дело в том, — сказал он, — что, если Мэри ослушается меня и выйдет замуж за англичанина, я лишу ее наследства в твою пользу“. С этими словами он повернулся ко мне спиной и вышел из комнаты».