Мисс Мэри встретила меня очень сердечно. Она представила меня пожилой даме, поселившейся в качестве компаньонки в ее доме, и воскликнула:
– Вы, наверно, пришли сообщить мне, что Джен наконец найдена?
– Нет, еще не найдена, — ответил я, огорченный тем, что не могу сообщить девушке ничего нового.
– Но сегодня здесь побывал мистер Грайс и объявил, что надеется отыскать ее в самом скором времени.
– Мистер Грайс был здесь?
– Да, он зашел рассказать, как продвигается расследование. К сожалению, очень медленно, — прибавила девушка грустно.
– Вы слишком рано впадаете в уныние, потерпите немного.
– О, я стараюсь взять себя в руки, но каждый день, каждый час в этой страшной неизвестности действует на меня удручающе. Я готова сделать все что угодно, обыскать каждый уголок… Я бы…
– Что бы вы сделали? — спросил я, когда она вдруг оборвала свою речь.
– Не знаю, — ответила она, переменившись в лице, — быть может, я бы ничего и не сделала.
И, прежде чем я успел что-то возразить, она спросила:
– Вы видели сегодня Элеонору?
Я ответил отрицательно. Мэри, по-видимому, не удовлетворилась моим ответом. Как только ее приятельница вышла из комнаты, она настойчиво поинтересовалась, что я думаю о состоянии здоровья Элеоноры.
– Я полагаю, ее здоровье пошатнулось, — сказал я.
– Мне очень больно, что мы с Элеонорой порознь, — прошептала она и, заметив мой недоверчивый взгляд, добавила: — Я конечно, сама настояла на том, что нам необходимо расстаться, но тем не менее очень страдаю от этой разлуки.
– Полагаю, меньше, чем ваша кузина, — вставил я.
– Вы так думаете? Наверно, потому, что она в материальном отношении находится в худшем положении, чем я? Но поверьте, если бы я могла уговорить Элеонору взять половину моего состояния, я была бы счастлива! Боюсь, однако, она никогда не согласится на это.
– При нынешних обстоятельствах это самое разумное, что она может сделать.
– Конечно, — согласилась Мэри, — тем не менее я была бы рада этому. Это состояние, свалившееся с неба, угнетает меня. Сегодня, когда огласили завещание, по которому я сделалась чуть ли не миллионершей, мне показалось, что на меня набросили тяжелый, забрызганный кровью траурный покров. А между тем я когда-то ждала этого дня с совершенно другим чувством. Конечно, это было нехорошо с моей стороны, но я действительно ждала этого часа, поскольку была очень избалована, и деньги для меня значили почти все. Двенадцать лет тому назад, когда дядя мой обнял меня и воскликнул: «Ты, мое дитя, будешь моей наследницей», — я сразу оказалась в совершенно особом положении в доме. Меня баловали, называли маленькой принцессой и дядиной любимицей; остается только удивляться тому, что я еще не сделалась закоренелой эгоисткой. А между тем я уже тогда понимала, что это со стороны дяди только каприз и что он несправедлив по отношению к Элеоноре, которая была нисколько не хуже, если не лучше меня.