— Ну, ничего, ничего, — сказал Сиреневый сдержанно. — Только на мое похоже. Просто вместо микробины у тебя раки, вместо Букашки — тучка, а вместо меня — собаки. Это что, метафора?
— Сам ты метафора! — обиделся Салатный.
— От метафоры слышу! — парировал Сиреневый.
Тут резкий каркающий хохот вперемешку с хитрым помявкиванием послышались со стороны окна. Игрушки обернулись. В форточке, нахохлившись, сидел ворон, а рядом с ним примостился рыжий кот.
— Вы участвуете в конкурсе? — уточнил Сиреневый.
— Всенепременно!!! — воскликнул ворон.
— Может, ты уже и написал что-нибудь? Может, споешь?
— Не вопр-р-рос! Только у меня — р-рэп. Мне кор-р-ршун в детстве на ухо наступил.
— Ну, пой хотя бы рэп, — махнул лапкой Салатный. — Мы теперь уже передоговорились, — покосился он на Сиреневого. — Можно даже не песенку, а что угодно другое — хоть стишок, хоть сказку… Хоть сплясать.
Ворон кивнул, качнулся на перекладине рамы и, размахивая крыльями, принялся декламировать:
Этот двор — мой двор,
Я в нем — черный царь!
Не пройдет тут вор
И другая тварь!
Эй ты, братец, стой!
Не микроб ли ты?
Неопрятный, злой,
Всюду грязь — следы!..
И скажу я: «Кар-р!»
(И это не ложь!)
«Вон! Кончай базар!
И Букаш не трожь!»
— Кар-р!!! — закончил Ворон грозно, потом остановился, сложил крылья, огляделся и тихо добавил: — Извините, если кого обидел.
— Класс! Класс! — закричали игрушки-зверушки. — Никого ты не обидел, не беспокойся, мы же не микробы!
— Ну, кто следующий? — огляделся Сиреневый.
— Давайте, я, — сказала гусеница. — А-то у меня что-то… Не фонтан… Не ахти… А вы все такие талантливые, что я боюсь, если буду последняя, вы будете смеяться…
— Я точно не буду, — пробасил ослик. — Хоть у меня лучше всех… Но я тоже последним петь не хочу.
— Ладно, странные вы создания, — сказал котик. — Так и быть, мур, я буду последний.
— Кхе-кхе, — сказала гусеница. Тогда слушайте.
Она кругами забегала по комнате и стала приплясывать, тоненько напевая со своим картавим акцентом:
Я себе жила-была
И нигде я не была,
Вот так-так, вот так-так,
Как-то было все не так!
Но купили вдруг меня
Как-то раз средь бела дня,
Ай-люли, ай-люли,
Меня в сумке принесли!
И теперь я вся вот тут,
Где игрушки все живут,
Труля-ля, труля-ля,
Мы теперь одна семья!
— Вот, — гусеница остановилась, присела, и ее синие рожки печально опустились. — Смеяться будете?
— Да ни за что! — сказал Сиреневый. — Мы над друзьями не смеемся. А стихи и песни я тебя научу писать.
— Ты не слишком-то задавайся, — осадил его Салатный.
— Да? — воскликнул Сиреневый. — А кто говорил, что я — гений?!
— Я пошутил, — сказал Салатный.