– Сява, – позвал Боря.
– Да, дружище. – Прудников нехотя оторвался от воспоминаний о жене.
– Сява, что с нами происходит, а?
Вот о чем думать надо, а не о том, почему от тебя ушла жена. Задумывался ли об этом Прудников? Да. И ни к чему он так и не вырулил свои неровные мысли. Если появление озлобленных тружеников фермы объяснить было можно, то возвращение к позорным страницам собственной биографии – нет. Не укладывалось это в рамки общепринятых взглядов на жизнь. И сейчас, осмысливая это, Славка боялся нашествия более реальных работников ножа и топора. С воспоминаниями ему было легче бороться. По крайней мере, они не оставляли колото-резаных ран.
«Неувязочка», – стрельнуло в голове.
Он вспомнил, что последняя встреча не была такой уж безболезненной. Член до сих пор ныл. Светка, или как ее звали, здорово его прихватила.
– Нам надо добраться до выхода, – ответил Слава.
Борька не то хохотнул, не то всхлипнул.
– Побыстрей бы.
В наступившей тишине раздавался только шорох волочившейся за Борькой ноги.
– Борька, а хочешь, я тебе анекдот расскажу? – Славке захотелось вдруг рассмешить приятеля, а из анекдотов он вспомнил только тот, что услышал от тракториста.
– Валяй, – хрипло произнес Шувалов.
– Ну, вот значит, попали в яму свинья, лиса и волк.
Борька слушал не перебивая.
– Жратва была, секс был, нет, блин, шоу захотелось, – закончил Славик и хохотнул.
Прудников знал, что рассказчик он хреновый, но друг мог хотя бы улыбнуться ради приличия. Борька, забыв о всяком приличии, остановился и посмотрел на Славу.
– Может, и с нами так, – проговорил он.
– Что? – не понял Прудников.
– Они нас могли убить еще в деревне, так?
– Ну, так. А! То есть трахнуть и съесть. Но они захотели шоу.
– Да, – коротко ответил Борис. – Мы для них словно дичь.
* * *
Пока рассказывал, Самсонов очень надеялся, что Федька не появится. Сергей был уверен, что Федька – это тараканы в его голове и ребята их попросту не увидят. Но он боялся, что выдаст себя какой-нибудь фразой, брошенной призраку. Самсонов решил рассказать друзьям не все. О Федьке, о том, что они издевались над ним. Но об изнасиловании он предпочел умолчать. Если раньше он больше боялся наказания по закону, то сейчас по совести. И если закон был для всех один (в идеале так и должно быть), то совесть у каждого своя. И его совесть подсказывала ему, что унизить слабого – это ничего, терпимо. А вот если об этом узнают друзья, родители, весь мир, ярлык пидора никогда не смыть. Поэтому-то теперь он и рассказывал свою позорную истории поверхностно. Берег свою сомнительную репутацию.