— Родина! Девочки в школах пишут на эту тему сочинения. А мне все равно, где родина, лишь бы были деньги, вино да все такое…
Девятаев, услышав эти разглагольствования, подскочил к Косте и дал ему в зубы. Тот сплюнул кровью и заорал. Тотчас же в барак ворвались эсэсовцы.
Еще не было случая, чтобы лагерник выдерживал наказание, к которому был приговорен Девятаев. Оно называлось «десять дней жизни». Это значило, что десять дней подряд заключенного будут нещадно бить и пытать. Но Девятаев стал исключением из общего правила. Он выдержал.
Его били кулаками, резиновыми дубинками, палками, били по голове, рукам, спине… Его топтали ногами… Били утром и вечером…
Окровавленный, весь в синяках и ссадинах, он ценой огромного напряжения воли доходил, а иногда доползал до своего места в бараке. Друзья делали ему примочки, со всей нежностью, на которую только способны мужчины.
На седьмой день экзекуции Девятаев привалился к барачной стене и долго молчал, стиснув зубы. Потом хрипло попросил:
— Закурить бы?
Тогда товарищ взял свою самую ценную вещь — пушистый шерстяной свитер, доставшийся ему в «наследство» от умершего соседа по нарам, пошел в соседний барак и обменял свитер на две сигареты.
Девятаев глубоко затянулся. Он накурился до сладкого головокружения, и силы начали возвращаться к нему.
А на следующее утро его снова били.
— Если ты нашел окурок — неси его в барак, пусть товарищи затянутся по разочку. Если тебе попалась картофелина — режь ее на несколько частей, пусть каждый пожует хоть кусочек, — вспоминает Михаил Петрович основной закон лагерного братства. — Всем, что у тебя есть, делись с товарищами… А вы говорите, брось папиросу…
Это случилось в лагере Заксенхаузен, в двадцати километрах от Берлина. Гитлеровцы построили здесь огромную фабрику смерти, где беззащитных узников ежедневно расстреливали, душили газом, травили ядовитыми веществами, сжигали в крематориях. Заксенхаузен, в котором находилось центральное управление всеми концлагерями Европы, был чем-то вроде лаборатории новых средств массового умерщвления людей. Зловещий опыт этого лагеря изучали и перенимали «фюреры» гитлеровских концлагерей в Германии и Польше, Эстонии и Чехословакии.
Сюда, за высокие монастырские стены и несколько рядов колючей проволоки, где возвышалась высокая труба крематория, пригнали под усиленным конвоем советских летчиков. Их присоединили к большой группе невольников и погнали в баню. Перед «санобработкой» каждому выдавалась бирка с лагерным номером. Парикмахер, тоже военнопленный, взглянул на карточку, в которой была указана причина заключения Девятаева в Заксенхаузене: