— За организацию побега, — сказал по-русски с мягким вятским выговором. — За это — крематорий! — И, подумав немного, добавил: — Ничего, не робей, браток! Может, выручим! — Взял бирку, ушел куда-то, но скоро вернулся с другой: — Твой помер теперь 3234. Тут один сейчас умер. Вот это его бирка. Запомни свою новую фамилию. Теперь ты — Никитенко…
Заключенный № 3234 затерялся среди других узников в одном из шестидесяти семи приземистых, похожих на конюшни, бараков. Затерялся для тюремщиков, но не для своих.
Подпольщики обратили внимание на пленного летчика. Они увидели в нем надежного товарища.
В лагере, где, казалось, палачи убили все живое, действовала интернациональная подпольная организация. Русским коммунистам удалось связаться с немецкими коммунистами-подпольщиками, работавшими в лагерной канцелярии. Им сообщили, что заключенного № 3234 желательно включить в список отправляемых работать на аэродром. Заксенхаузен был своего рода биржей рабов XX века. Отсюда отправлялись рабочие команды невольников на военные заводы, каменоломни, шахты, аэродромы.
И вот Никитенко — Девятаев трясется в эшелоне, идущем на север, к Балтийскому морю… Впрочем, куда направлялся транспорт, он тогда не знал.
Эшелон разгрузили на острове Узедом, растянувшемся километров на пятьдесят вдоль побережья Балтийского моря. В южной его части расположился курортный город с чудесными песчаными пляжами, в северной части — был концлагерь — филиал Заксенхаузена и военный аэродром.
В лагере Узедом один из конвоиров всех русских называл «товарищ». Пленные его имени не знали и звали его так же, как и он их, Товарищ. Этот худощавый, невысокий, рыжеватый солдат, немного говоривший по-русски, ни разу не ударил заключенного, а слабым приносил свой хлеб и суп, поднимал их настроение, ободрял, вселял надежду. Он потихоньку сообщал известия с фронтов, при этом всегда весело говорил:
— Продержитесь еще немного. Скоро Гитлеру капут!»
Однажды Товарищ исчез и только через месяц появился снова, конвоируя партию заключенных на работу. Вечером все русские уже знали, что он отсидел в карцере за то, что отказался вступить в эсэсовские войска. Доверие к Товарищу настолько возросло, что Девятаев решил обратиться к нему за помощью в организации задуманного побега.
Мысль о побеге из фашистской неволи ни на один день, ни на один час не оставляла летчика. Она была тем источником, из которого он черпал силы.
В бессонные ночи, на жестких нарах в душном смрадном бараке, где стонали и кричали во сне товарищи, Девятаеву мерещились воздушные схватки, слышался зов боевых друзей: «Мордвин! Мордвин!» Это была его кличка в воздухе. И он мысленно твердил себе: «Подожди, подожди, Мордвин! Выберешься!»