Однажды Кайгысыз и Мухаммедкули забрели в старинную медресе, построенную еще в семнадцатом веке. По преданию с высоты свода бросали вниз зашитых в мешок женщин, нарушивших верность своим мужьям. Великолепной лазурью были покрыты своды арок, ведущих в сумрачный, заросший арчой двор.
— Какое прошлое было у этого края? — вздохнул Кайгысыз.
— А будущее? — быстро подхватил Мухаммедкули, — Говорят, что в Кизыл-Арвате забастовка идет уже пятый день.
— Кто сказал?
— Наборщик из типографии Филиппов. Говорят, и в Чарджуе зашевелились.
Мухаммедкули был старше на два года и гораздо общительнее и предприимчивее Кайгысыза. Он легко завязывал знакомство то с типографскими рабочими, то с русскими учителями, посещавшими публичную библиотеку; то ухитрялся получить интересные новости, о которых не пишут в газетах, от какой-нибудь гимназистки с длинной косой, дочери крупного чиновника. Он не чуждался женщин подобно застенчивому Кайгысызу, мог под веселую руку проводить через весь город какую-нибудь бойкую швею или эмансипированную гимназистку, проявлявшую интерес к туземцам. Кайгысыз, его вечный спутник, молча шагал рядом, испытывая зависть и восхищение перед находчивостью друга.
Но уличные приключения мало занимали мысли и время юношей. Другие надежды и мечты волновали их в те годы. Глухо докатывались до Туркестана с севера 46 раскаты революционного грома. Шел девятьсот пятый год. Прошли забастовки у ташкентских железнодорожников, начались волнения в Казанджике. В колониальном крае нужна крепкая административная рука, гласность— враг порядка, и о том, что происходит в аулах и городках родной земли, Атабаевы часто догадывались лишь по тому, что увеличился наряд караула у губернаторского дворца, а ночью слышится цокот копыт по булыжнику мостовой — значит, едет конный полицейский патруль.
Забредя в базарную чайхану, Атабаевы разговорились с купцом из Асхабада и узнали, что в далеком Се-рахском приставстве начались крестьянские волнения, что туркмены вышли из повиновения аульных старшин, самовольно захватывают воду из байских арыков и отказываются платить налоги.
— Значит, это возможно даже у нас… — задумчиво сказал Мухаммедкули, когда они вышли из чайханы.
— А что ж ты думаешь, — ответил Кайгысыз, — узбеки говорят: «Близок путь — пройдешь и остановишься. Путь далек — все идешь и идешь вперед».
— Они и по-другому говорят: «Глиняный кувшин не день ото дня ломается, а сразу разбивается».
— Ты хочешь сказать, что царский престол — из глины?
— Разве в это трудно поверить? — пожал плечами Мухаммедкули. — Не сегодня, так завтра… Давай поклянемся, что где бы мы ни были, вместе или врозь, — будем жить не для себя, а для людей, для народа. Нас так мало среди туркмен… Таких, кто думает, кто может хоть что-то объяснить.