— Авария была предопределена. Кстати, я хотел вас спросить: почему вы не ездите на машине?
— У меня нет машины.
— Неправда! У вас шикарная «субару». А вы ей предпочитаете общественный транспорт да изредка такси.
— Такси?! — Я закашлялся: как раз в этот момент отпил из термосной крышки и подавился.
— С такси тоже что-то связано? — дружески поинтересовался он.
— Что значит тоже? — Прокашлявшись, я снова сделал глоток. — Прекрасный чай готовит ваша… — и нашел в себе силы закончить, произнести это трудное для меня слово вслух, — ваша жена.
— Спасибо. Она вообще хорошо готовит. Так что с машиной?
— Ничего.
— Не хотите рассказывать?
— Вам это будет неинтересно.
— Впрочем, я догадываюсь. Вы ехали их встречать на только что купленной «субару», хотели привезти в новую, обустроенную за время их отдыха квартиру…
— Замолчите!
Я думал, это просто мутный, тошнотворный кошмар, оказалось — кошмар мучительный.
— Я вам очень сочувствую, — проникновенно проговорил он, — но в силу определенных обстоятельств не могу прекратить разговор. Мне нужно знать, как вы написали свою картину.
— Это опасно, — нервно рассмеялся я, — один уже пытался узнать, и вот что с ним приключилось. — Я приставил к затылку воображаемый пистолет, изобразил звук выстрела.
— Это устроили вы?
— Это устроили те, кто придумал черную комнату. Я ведь только ее написал. Сел в такси и… Ну да, у меня фобия… вообще к машинам. Но я… — Я замолчал, я не хотел продолжать, но он меня продолжать заставил:
— Итак, вы сели в такси…
— Сел, потому что подрался с Гамазинским, ушел с выставки, вернее, уже с попойки в честь выставки. Сел в такси — и оказался там, в этом кошмаре. Все они умерли, я один остался живым. Впрочем, в этом я не до конца уверен.
— В чем не до конца уверены?
— В том, что жив, в том, что я — это я, а не кто-то другой, в том, что была эта чертова черная комната, в том, что вы — это вы… У вас маленький… сын? — вдруг спросил я, чтобы проверить: свою мысль, реальность происходящего, информированность женщины в парке, свои силы, наконец, — слово «сын» мне тоже не давалось.
— Сын, два года. Я понимаю, как вам трудно.
— Ни хрена вы не понимаете! — Я снова отпил из крышки, чтобы успокоиться. — Ну и как он, сын, все в порядке?
— Все хорошо.
— А вы?
— Что — я?
— Зачем вы… Зачем тогда… Что вам еще нужно?
— Мне нужно знать, как вы написали «Шесть мертвецов».
— Вас там нет, вот и успокойтесь.
— Ну хорошо, поговорим о другом. Что вы сейчас пишете?
— Вот-вот! — обрадовался я — Вы не из-за «Мертвецов», вы из-за себя пришли. Вы хотите знать, что вам делать. Вы уже это и сами знаете, но желаете переложить ответственность на меня. Ну и стреляйтесь, черт с вами! — окончательно разозлился я.