Но вот все закончилось. Польский откланялся и скрылся за кулисами, публика захлопала откидными сиденьями и двинулась к выходам. Как напирают сзади! Невозможно выбраться из толпы. Нельзя теперь упускать Артемия из виду, нужно убедиться, что тот поехал прямо домой.
А лучше всего дождаться его на улице, возле служебного входа.
… Чуть было не опоздал. Только подошел – Артемий. Вылетел как сумасшедший, бросился к дороге, стал ловить такси. Что его могло так напугать? Обнаружил рукопись? Ну и что? Прочитать-то он ее никак не успел бы. Бледный, как мертвец, руки ходуном ходят, даже голова подергивается. Да что с ним такое?
Остановился москвичок, древний, побитый жизнью, не такси, частный извозчик. Польский вцепился в дверцу с видом человека, хватающегося за соломинку.
Уселся, вздохнул с облегчением, кейс к груди прижал. Ну да, видно, все же рукопись его напугала – понял, что получил «черную метку». А умирать-то не хочется, совсем не хочется, смерти он страшно боится. Есть что терять! Не наделал бы глупостей со страху.
Не наделал, отправился домой, а не в милицию. Москвичок довез его до самого подъезда, носом уткнулся в ступеньки крыльца. Артемий вышел, боязливо огляделся по сторонам, забыв о своем высоком предназначении и положении в обществе, дунул по лестнице и скрылся за своей «спасительной» дверью.
Свои стихи он всегда читал по рукописи, делал вид, что не помнит их наизусть (маленькая слабость большого поэта), потому-то он сразу после выступления и натолкнулся на эти страшные листы: укладывал бумаги в кейс и увидел. Если бы у него было больное сердце, он, наверное, свалился бы с инфарктом – и тем самым спасся бы. Если бы у него была эпилепсия, с ним случился бы припадок – и спас его. Если бы у него был слабый рассудок, он сошел бы с ума – и был бы спасен. Но он был абсолютно здоров – и никаких препятствий для его гибели не возникло: «скорая помощь» не приехала, не увезла его, не скрыла за надежными стенами больницы. Животный, истерический страх вошел в него и сразу же распространился по всему организму, парализовал волю, начал пожирать здравый смысл. Бежать. Скорее отсюда бежать. Закрыться в квартире. Никого не впускать. Но главное – бежать!
Только в машине он немного пришел в себя, по крайней мере настолько, что смог назвать водителю свой адрес и понять, что именно только что произошло. Животный, неразумный страх обрел разум, и от этого сделалось еще страшней.
Собственно, страх зрел и набирал силу давно – со дня гибели Екатерины. Он ведь сразу тогда догадался, кто и за что ее убил, но предпочел спрятать голову в песок, нашел другое объяснение: несчастный случай, случайное совпадение. Смерть Романа версию о случайном совпадении напрочь опровергла, но он опять закрыл глаза на очевидные факты, поверил в самоубийство. А после того, что произошло с Вероникой, уже и прятаться было не за что – стало все совершенно ясно, но он и тут… Нет, тут-то он испугался по-настоящему, просто впал в панику. И все-таки на что-то продолжал надеяться. Надо было идти в милицию, а он надеялся, что обойдется, его не коснется…