В сущности, в таком сидении не было никакого смысла и, если бы не Игорь, я, наверное, оставила бы свой пост. Но он приходил и садился на свой стул – и я не могла уйти: не могла уступить ему первенство в нашем негласном соревновании.
За эти дни я почти разучилась говорить. За эти дни я разучилась думать. Впрочем, страдать тоже разучилась. С утра занимала свое место, направляла взгляд на бабушку – и очень скоро (как только переставала угнетать тишина) мною овладевало странное состояние: то ли сон наяву без сюжета, то ли смерть наяву без сна. Не было чувств, не было мыслей – белоснежная пустота. По временам возникали образы, сами по себе, без моего участия. Я скользила по ним взглядом, ничего по их поводу не думая, просто созерцая. И чем дальше, тем скорее и на более длительный срок погружалась в бездумно-бесчувственное созерцание. И легко «пересиживала» Игоря, и совсем не замечала призрачных явлений медперсонала, и, наконец, мне уже и этот больничный стул не нужен был, чтобы погрузиться, и цель появлений моих в палате утратилась – бабушка стала лишь предлогом.
Но однажды вдруг обнаружилось, что наступило четвертое января, и мне нужно идти не в больницу, а к папе на похороны. Я встряхнулась, пытаясь вынырнуть, смутно припомнила, что кто-то перед кем-то виноват и так и не простил, но кто и кого, восстановить в памяти не смогла, как ни старалась.
Похороны прошли безболезненно и мало меня коснулись, а после поминок я собралась поехать в больницу, но почему-то оказалась в бабушкиной квартире. И вдруг выяснилось, что Вероника давно уже здесь, а за окном глубокая ночь. Я опять попыталась встряхнуться-проснуться, чтобы лечь спать. И мне это отчасти удалось, я поняла, что ведь мы все это время живем в бабушкиной квартире – вероятно, по инерции, – а похороны и поминки были не сегодня, а вчера. День выпал, непонятно как выпал. Была ли я сегодня в больнице? Не вспомнить, ни за что не вспомнить. Позвонить Игорю и спросить? Я посмотрела на часы – половина второго ночи, он, конечно, давно уже спит. Да и мне пора спать, я ведь и собиралась ложиться…
Капли стучат… А бабушке не легче. Больная тишина – слышно, как вливается лекарство в бабушкины вены. На похоронах выли трубы и ветер, только не вспомнить, на вторых или первых. Когда я успела себе постелить, когда успела лечь? Фиолетовый снег у забора, фотографические портреты кладбищенских квартирантов… Вчера? Да, вчера. А сегодня… Милая, немного застенчивая улыбка – новый знакомый, там, где капли со стуком вливают лекарство, и потом, на заснеженной улице. Я была сегодня у бабушки – день нашелся. Я разговаривала после долгого перерыва – мы разговаривали: он спрашивал – я отвечала, он рассказывал – я слушала… Только не вспомнить, о чем шла речь. Впрочем, не важно. Может быть, завтра мы встретимся снова. Снег фиолетов…