— Поставил. Тогда. Когда всю эту хренотень придумал, — безжизненно проговорил я.
— Да что ты страдаешь? Детишкам ничего бы не сделалось, ведь никакой вакцины не существует.
— И Рюмина больше не существует, опровергнуть некому.
— Так ты на это и рассчитывал.
— Хорошо рассчитал.
— Прекрасно. Филин был очень доволен, о чем свидетельствует твой банковский счет. Теперь он мог диктовать любые условия — вся верхушка власти оказывалась у него в руках, причем не только на момент теракта и захвата заложников, но и навсегда, потому как действие вакцины пожизненное. Только произошло одно непредвиденное обстоятельство — теракт не состоялся, и вообще всю дальнейшую деятельность пришлось свернуть. Жена Гриценко, с которой он в разводе, совершенно незапланированно пришла на этот самый концерт и привела сына. Ну, конечно, Филин не мог пойти на то, чтобы среди заложников оказался его сын. Операцию отменили, детей на следующий день просто вернули. Но это еще не все: Антон, шестилетний сын Гриценко-Филина, был похищен прямо из концертного зала. Как это могло произойти, непонятно: мать все время находилась рядом, людей Филина было до хренища. Так вот, теперь самое главное — ты должен вычислить, кто похитил ребенка Гриценко. Если не сможешь, и тебе, и мне кранты. Но ты сможешь, я знаю, ты и не такие штуки проделывал. Я дам тебе весь расклад на все окружение Филина. Да он у тебя, расклад этот, когда-то был, но я не нашел нигде ни в твоем компе, ни на дисках — наверное, все подчистил, перед тем как залечь в больницу, но не беда. Ты должен вычислить, у кого мальчик, иначе…
Я давно уже его не слушал — сидел, спиной привалившись к дивану, безжизненно, мертво, и представлял, как рассказываю сказку Тоне. Я не мог больше его слушать! Я должен был чем-то занять свою голову, уши, глаза — я и занял: представлял, как рассказываю сказку, видел восьмилетнюю Тонечку, сидящую у меня на коленях, рассказывал и слушал, рассказывал и был тронут, рассказывал и очень старался сосредоточиться на этом рассказывании. Рассказывал, обняв мою маленькую сестренку, — и вдруг закричал. Завопил благим матом. Заколотил кулаком по коленям, забыв, что там Тонечка. А вспомнив, совсем обезумел…
Был какой-то провал. Пустота, темнота, боль и ужас заполняли мое сознание, но что было до этого, совершенно не помню. Был голос, но я не верил ему. Был страшный крик, я не помню, кто это кричал. Лицу было мокро и холодно — очевидно, разбито, в крови. Я умирал — и не умер, очень жаль, потому что потом наступило безумие — чье, я не помню. Голос звучал, голос был непереносимо назойливым и не хотел замолкать. Открыл глаза — растрепанный Алекс, мой друг. Я сижу на диване, не на полу. Сижу в неудобной позе, тело растеклось по сиденью, голова запрокинута на спинку. У Алекса испуганно-озабоченное лицо, а в руке стеклянная бутылка. Водка. Он пришел из магазина, а я заснул, сидя на диване. Он пришел из магазина, озабоченный друг, чтобы реанимировать меня. Принес водку. А до этого…