— Матушка никогда бы не опустилась до прилюднных издёвок, не будь у неё на то особенных причин. Вы спровоцировали её. Чем?
Он замер. На одно лишь биение сердца. Но я довольно отметила, как резво сбежагает с лица Вирейна кривая ухмылка.
— Что вы хотите знать? — спросил наконец скриптор.
— Почему Декарта хотел видеть мою мать мёртвой?
— Единственный, кто может вам ответить, — он сам. Не собираетесь ли переговорить с ним?
Вообще-то, да. Но отчего бы нам двоим не поиграть ещё, отвечая вопросом на вопрос?
— Почему она приходила сюда? Той давней ночью? Ночью, когда до Деркаты наконец дошло: боле дочь его не вернётся?
Я ожидала удивления или что-то вроде того. Но никак не вспышки холодной ярости, вгоняющей душу в пятки.
— С кем вы говорили? Прислугой? Сиехом? Кто разболтал вам?
Порою правда выводит противников из себя.
— Ньяхдох.
Вздрогнув, Вирейн сузил глаза.
— Ясно. Он убьёт вас, так и знайте. Предварительно поиграв. Любимое занятие Ньяхдоха, ежели находится Арамери, столь тупой, чтобы попытаться укротить его.
— Скаймина…
— …не горит желанием взнуздать чудовище. Звериная жажда крови, полыхающая в нём, куда сильнее греет ей сердце. Последнего идиота, что предавался с ним любви, я слышал, развеяло по всему большому двору.
Я вспомнила скользящие вдоль шеи губы Ньяхдоха. Меня передёрнуло, и я кое-как совладала с дрожью, пусть и не до конца. Не то чтобы это удивляло… но возможность отправиться прямиком на тот свет, возлежав с богом в одной постели, как то не приходила мне на ум. У смертных тел свой предел. Истощённый организм засыпает. Каким бы великолепным любовником падший не был, о его мастерстве стоило судить вслепую: каждая отправляющая на небеса ласка могла обойтись в десяток отрезвляющих. Швыряющих прямиком на бренную землю.
Ньяхдоху по силам было вознести меня в это туманное марево… и не отпустить обратно. Он мог бы утянуть меня и дальше, в холодную, безвоздушную (бездушную) тьму, — его истиннные владения. Задохнись я там… взорвись от натуги моя плоть… лишись я последних крох разума… что ж. Вирейн прав: всему виной была бы лишь моя прискорбная самоуверенность.
Я одарила скриптора печальной улыбкой, выказав во взгляде страх, чертовски сильно обуявший меня страх.
— Да, Ньяхдох непременно покончит со мной — если, конечно, его не опередите вы… Арамери. И раз уж моя возможная смерть настолько вас тревожит, не откажитесь ли помочь, дав мне требуемые ответы?
Вирейн безмолствовал, натянув на лицо непроницаемую, словно каменную, маску. Молчание тянулось невыносимо долго. Наконец он снова поразил меня, встав с рабочего места и подойдя к одному из огромных окон. Отсюда свободно проглядывались и весь город полностью, и горы, маячащие вдали.