— Да я и не собирался охотиться на оленей, — ответила девушка. — У меня с собою только кречет. — Она поглядела на Календулу, сидевшую у нее на плече.
— Хорошая птица. Но и с нею лучше не охотиться в этих краях, иначе ее просто застрелят. Ты же знаешь, настали времена тиранов. Они пустят стрелу и в младенца, если это принесет им золото.
— Ладно, спасибо, что подвезли. — Мэриан достала из кармана несколько пенни.
— Оставь деньги себе, сынок.
— Еще раз спасибо.
Попрощавшись с возницей, девушка зашагала к Ноттингему. Вскоре она увидела живую изгородь, окружавшую огромный Шервудский лес. Потом до нее донеслось журчание ручья, протекавшего неподалеку от разбитого дуба. С каждым шагом журчание становилось все громче. Продравшись через кусты и выйдя на берег, Мэриан невольно вскрикнула. Вода оказалась слишком высокой и яростной. Как же перебраться через нее и не утонуть? Девушка умела держаться на плаву, научилась у мальчишек, но течение казалось слишком бурным. Зима прошла, и вода, конечно, поднялась из-за таяния снегов. Надо было заранее подумать об этом.
Внезапно шум воды перекрыл очень громкий треск. Календула сильно сжала плечо хозяйки.
Кто-то ломился через лес. Кабан? Лесной смотритель? Мэриан прижалась к трухлявому пню. Треск становился все громче, а вместе с ним раздавалась песня. Не просто песня, а церковный гимн.
Громче пойте о славной победе,
Что вовек искупила грехи,
Что спасает людей в целом свете
И прощает все наши долги.
Как Сын Божий отдал жизнь свою,
Чтобы дальше все были в раю.
Это был брат Тук! Он собирался перейти поток вброд.
— Тук! — позвала девушка, выскочив из кустов. — Перенеси меня, пожалуйста!
— Мэриан, что ты здесь делаешь? Я думал, ты легла на дно до тех пор, пока мы… не сообразим, что делать кое с чем… кусками и прочим.
— Вот именно, и прочим! Это прочее, если помнишь, в основном моя заслуга.
— Конечно, милая. Я не сомневаюсь в тебе.
— В таком случае разве я не должна участвовать в разработке плана?
— И поэтому я должен стать твоим ездовым животным, чтобы переправить тяжесть через бурные воды? — Одна бровь монаха изогнулась.
— Я вовсе не тяжелая — во мне не больше восьми стоунов.[12] И ты не животное.
Брат Тук глубоко вздохнул.
— Что я могу возразить на столь сладкие слова? Конечно, милая. Залезай ко мне на спину.
— И еще, Тук, вот что. Лучше не называй меня «милая», когда я в мужском костюме.
Монах осторожно поставил одну ногу, обутую в сандалию, в ручей, потом другую и двигался, пока вода не достала ему до колен.
— Ооооо! Так я себе отморожу и зад, и перед, и все, что между ними! — воскликнул он.