– Честное слово, Серена, – прошептала Шелби, все еще глядя на их отражение в зеркале. – На тебя жутко смотреть.
– Ничего, все пройдет.
– Наверно, ты права, пройдет.
– А вы как?
– Ничего, как-нибудь справимся, – ответила Шелби, с вызовом вскинув подбородок, и отошла на шаг назад. Расстояние между ними увеличилось, а ее отражение в зеркале сделалось меньше. Когда она наконец дошла до двери и взялась за дверную ручку, Серена обрела голос.
– Шелби! – Их взгляды снова встретились. – Смотри, береги себя.
По щеке сестры скатилась одинокая слеза, губ коснулась слабая улыбка.
– Ты тоже.
Серена проводила сестру взглядом. Ощущение было такое, будто она теряет частичку самой себя – частичку, о существовании которой она раньше даже не догадывалась. Затем, валясь с ног от усталости, она заползла в постель, все так же прижимая к себе рубашку Лаки, свернулась калачиком и сделала то единственное, что у нее хорошо получалось в эти дни, – лила слезы до тех пор, пока сон не сморил ее.
Гиффорд неслышно проскользнул в комнату. Поставив на комод тарелку, он обошел кровать, чтобы взглянуть на спящую внучку. Серена то и дело всхлипывала во сне, а щеки ее все еще были мокрыми от слез. К груди она прижимала мужскую рабочую рубашку. Гиффорду тотчас вспомнилось, как в детстве она таскала за собой по дому старое желтое одеяло.
Ему вспомнился день, когда они хоронили ее мать. В тот вечер он так же проскользнул в детскую, чтобы проверить, как там спят его внучки. Роберту это даже не пришло в голову, так как он все еще был погружен в скорбь. Когда он вошел к ним в спальню, Серена лежала поверх одеяла. Она даже не сняла с себя черное бархатное платьице и белые колготки, в которых присутствовала на похоронах. На одной ноге – черная лакированная туфелька, вторая валяется рядом с кроватью. Тогда ее щеки тоже блестели от слез, и она прижимала к груди старое дырявое одеяло.
Он помнил это, как будто то было вчера, хотя сегодня груз прожитых лет давил на него с особой силой. С тех пор любовь к внучке ничуть не ослабела в его сердце – хотя Серена уже не девочка, а взрослая женщина, а жизнь сделала их отношения далеко не безоблачными. Он по-прежнему остро чувствовал ее боль, словно был с ней единым целым. Его собственные душевные муки по поводу того, что наделала Шелби, были тем острее, что он знал, какой болью все это отозвалось в сердце Серены. Видеть же ее страдания по поводу бегства Лаки было выше его сил. Того гляди у него самого не выдержит сердце.
Гиффорд понимал, что все эти годы был не слишком с ней ласков – если не сказать откровенно суров. Но что бы он ни делал, он делал это исключительно из любви к ней, и потому, глядя, как она мучается, он чувствовал, как его собственное сердце обливается кровью. Увы, не в его силах изменить то, что произошло между ними, равно как не может он убрать пропасть между ней и Шелби. Единственное, что он в состоянии сделать, – это вправить мозги этому наглецу каджуну. Более того, в данной ситуации это было бы очень даже кстати.