– Батюшка! А мы-то думали, куда вы пропали?
– Никуда я не пропадал. Утешал вдов и сирот, как и положено пастырю, – пробасил отец Александр. – Равно как и женщин, в печали пребывающих.
– И многих утешили? – с показным сочувствием осведомился офицер. Однако помимо сочувствия в его голосе звучал и неприличный намек. Мол, знаем, как лучше всего мужчине утешить несчастную вдовушку!
Сочувствие отец Александр оставил без внимания, а вот намек уловил. Брови сурово сошлись у переносицы, и лишь голос прозвучал вполне обыденно:
– Грех насмехаться над чужим горем.
– Разве я насмехаюсь? Наоборот, сочувствую и жажду узнать, многим ли удалось смириться с потерей? – когда не видишь убитых, то и сочувствия к ним не испытываешь. Все равно все рано или поздно окажемся в тех краях, где нет ни радостей, ни воздыхания.
Придраться к словам монах не мог. Более того, старался быть максимально терпеливым, памятуя о собственном сане. Поэтому он лишь посмотрел на офицера, однако взгляд получился настолько красноречивым, что Бестужев счел за лучшее замолчать.
Пожалуется Кречетову, и что? Сам полковник к вопросам веры относится сравнительно равнодушно, вернее, не афиширует собственных взглядов до такой степени, что не понять, верит сам, или нет, но с других требует. И с офицеров в том числе.
Но и отец Александр имел все основания для гордыни, только, как ни странно, не испытывал ее. Лишь удовлетворение от сделанного, да благодарность. Не нам, но Имени Твоему…
Пока Бестужев беседовал с монахом, Мюллер успел вновь погрузиться в расчеты.
Профессор! Что с него возьмешь?
– Карл Иванович! Нас ждут! – напомнил Бестужев.
– Кто? – тайны мироздания отвлекали настолько, что было не до житейских мелочей.
– Хозяева, – терпеливо пояснил офицер.
– Ах, да. Обед, – с некоторым усилием вспомнил Мюллер. – Вы идите, а я закончу расчеты и подойду, любезный Василий Дмитриевич.
– Профессор… – укоризненно произнес гвардеец.
– Нехорошо заставлять ждать, – неожиданно поддержал Бестужева отец Александр. – Люди намного важнее бумажки.
Судя по всему, Мюллер так не считал. Но и идти против двух спутников не решился. Он с видимым сожалением отложил исписанный листок, после краткого раздумья засунул карандаш во внутренний карман пиджака и поднялся с таким видом, словно его ожидал путь на Голгофу.
– А где остальные? – впервые полюбопытствовал монах.
Занятый «духовным» врачеванием аборигенов, он понятия не имел о пропаже студента и его поисках.
Бестужев объяснил ему в нескольких выражениях.
– Вот до чего доводит вольнодумство! Прости меня, Господи! – отец Александр машинально посмотрел в красный угол и, не найдя там иконы, едва не сплюнул. Но все-таки вовремя спохватился и истово перекрестился.