боялись военнопленные больше, чем охраны. Андрей неутомимо ходил по бараку с порцией хлеба, предназначенной для обмена на табак, вступал в разговоры и открыто ругал Максимова и его группу. Несмотря на свое прошлое, он остался верен своей родине. Иванова он знал еще до плена, с Максимовым был в одном колхозе. Иванов и Максимов пытались помочь земляку Рогову, как «обиженному» Советской властью, но он категорически отказался от помощи.
— Ты и там был болтуном, Иван! — говорил Рогов, обращаясь к Максимову
- Всю твою подлую душу знаю! За пайку хлеба продашь не только любого из нас, но мать с отцом! Не моя воля, я повесил бы тебя на кривой березе…
— Почему именно на кривой? — поинтересовался Пуранковский.
Рогов не удостоил ответом финна, зато кто-то другой язвительно заявил: — Чтобы корней не запачкал!
Рогов отчаянно размахивал кулаками перед лицом Максимова, плевал, грозил, оскорблял нехорошими словами, но, заметив, что кто-нибудь продает табак, тотчас уходил, и уже в другом конце барака слышался голос:
— Я за пачку табаку или кусок хлеба не стану кричать, что Советская власть плоха, что коммунистов надо перерезать … Я отбывал срок — это факт! Но меня никто не толкал тащить хлеб из колхозного амбара. Рогов отбыл в колонии без пяти дней два года и согласен еще отсидеть три, чем пробыть здесь без пяти дней месяц! Может быть, я был там плохим человеком … но Рогов русский человек, рожденный на русской земле! Конечно, Рогов не предполагал, что ему суждено пробыть в плену три долгих года.
Положение Владимира усугублялось еще тем, что военнопленные считали его сыном белогвардейца и не доверяли ему. Только Максимов радостно встречал переводчика и в первую очередь спрашивал: — Продвигаются немцы?
— Да, продвигаются! — неохотно отвечал Владимир. Ему не хотелось говорить об этом: он знал, что успехи немцев приносят неприятность большинству, но факт был налицо и скрыть было невозможно.
— Чем быстрее, тем лучше! Когда, по вашему мнению немцы возьмут Москву? — скороговоркой спрашивал Максимов.
Из барака Пуранковский уходил поздно вечером разочарованный, но не шел спать, а удалялся в лес. Он предавался своим мыслям слушая, как на перекате шумит речка.
«Я не пойду по пути наименьшего сопротивления — ожидания конца войны, когда можно надеяться на возвращение в Россию, я должен заслужить право быть полноправным гражданином страны», — сделал вывод Пуранковский. Но как? Вставал перед ним вопрос. И снова он шел в барак для поисков решения трудной задачи. Мысли о том, что Россия будет побеждена,