— Еще сто лопат, — слышится голос Шарова из канавы. Он усердно бросает гальку, чтобы согреться. Все вспомнили кинокартину «Болотные солдаты».
— То была для нас кинокартина, а сейчас мы испытываем на собственной шкуре, — произнес Григорьев. Шаров по-прежнему был весел, не переставал шутить; обстановка не повлияла на его характер и поведение.
Заметив подошедшего к канаве охранника, Шаров жестом руки стал показывать, чтобы тот вел в барак есть. Горио утвердительно кивнул головой. Все скорее спешат в барак. Маевский плетется в хвосте, не поспевая за остальными; рана мешает ему ходить. На военнопленного Горио не обращает внимания на него, не подгоняет, а идет медленно с ним, далеко отстав от строя. После обеда он разрешает Леониду посидеть у костра больше, чем другим, и дает часто закуривать. Отдыха военнопленным не положено. Снова канава. Там, где выбрасывают камни из нее, мастер проверяет работу по количеству выброшенных камней. Контролировать бригаду Маевского он не в силах: они работают по колено в воде. Бывает время, когда они за несколько часов не бросят ни одной лопатки. Зайдя далеко вперед по канаве, мастер заметил, что вода чистая, и понял, что русские принялись работать при подходе его. Недовольный работой, бьет всех подряд. Глаза, как у рака, на выкате, оттенок их зеленый, злой. Без единого слова он сыплет свинцовые удары по голове, в бока, пинки в живот. Сопротивление бесполезно, жаловаться некому. Необходимо принимать другое решение. От побоев сила не прибавляется. Начали поочередно мутить воду в канаве: она течет вниз грязная, как будто со дна выбрасывают камни. Наверху стоит Горио, одобрительно кивает головой и улыбается.
Остальные бригады завидуют десятке, которую конвоирует Горио. Как только на горе начнут собирать лопаты и кирки для сдачи на склад, он снимает бригаду и ведет в лагерь. Возвращаясь вечером с работы, Леонид совершенно не мог идти. Строй ушел вперед. Он опирался на палку, которую дал ему охранник, медленно шел по дороге. Его догнала партия пленных охранника «Рыжей головы», бросившего гранату впервые дни пребывания русских в лагере. Охранник все время мотал головой, и создавалось впечатление, как будто он отмахивается от мух. Ему давали различные прозвища: «Рыжая голова», «Конская голова» и пр.
— Русса! — кричит рыжий охранник, вскидывая автомат. Леонид оглянулся. В лицо направлено дуло. Охранник махнул рукой, делая знак, чтобы пленный шел вперед. Маевский медленно заковылял по дороге. Солдат снова окрикнул — Леонид повернулся. Издевательство продолжалось. На лице у Маевского появилась безразличие и улыбка. Охранник выстрелил; пуля просвистела над головой пленного. Русский по-прежнему повернулся к стрелявшему с улыбкой на лице, выражающей презрение к врагу. Будь Маевский в бригаде рыжего, он не замедлил бы его застрелить, но молчаливого боксера Горио в лагере побаивались. «Шутка» рыжего не обошлась даром. Услышав выстрел, разъяренный Горио остановил военнопленных, вырвал у охранника автомат, ударил о камень и разбил на части, а затем нанес сокрушительный удар кулаком в зубы рыжему.