Давно уже потеряли счет дням. Не имея ориентировки, кроме солнца и звезд, заблудились и двигались наугад. Постоянное стремление увидеть что-то вызывает в воображении ложные картины, и пограничнику все время казалось, что вдали деревня, дым и лес. Он, выбиваясь из сил, лез на гору — мираж исчезал. Обессиленный, он упал, и перед ним встала картина родной деревни. Слезы сдавили горло — от воспоминаний он заплакал. У Маевского нет сил успокаивать его. Он, молча лег возле пограничника и устремил взор вперед, закурил, истратив на это последнюю спичку. Борис хотел попросить докурить, но не хватило сил выговорить слово: кружилась голова, двигаться не хотелось.
«— Разок бы затянуться, — думал Борис, и поднял взор на Маевского. Он снова увидел, что тот курил.
— Табак у нас кончился давно. Неужели он прятал от меня!
Ему стало неловко, что он так подумал о друге, и Борис снова закрыл глаза, чтобы не видеть Маевского. Но Леонид действительно курил, курил небольшой клочок бумаги с фотографией молодого краснофлотца — это был портрет Леонида, снятый на фронте; его фотография была напечатана 18 августа 1941 года в газете «Краснознаменный Балтфлот». Фотографию он носил и хранил в складках брюк.
Засыпая, они думали каждый по своему, но у обоих была одна мысль — родина. Проснулись, было уже светло; светит мутное солнце: падает снег, а тундра бела, как саван.
— Не лучше ли покориться судьбе и остаться лежать на горе навсегда… — говорит Борис, но сознание подсказывает другое: «- Жить! Жить!»
— Если мы не сдвинемся с места — замерзнем, — проговорил Леонид и ползком начал спускаться с горы. У подножия ее натолкнулся на следы. Чьи они? Об этом он не думал. В голове была другая мысль — пограничник остался на месте. Борис поднял голову и наблюдал, как удаляется от него товарищ. Когда не стало его видно, он склонил голову на снег. В его взоре не было ни мольбы, ни упрека человеку, который упорно продвигался вперед.
«— Я сделал все, что мог, чтобы бороться за жизнь! Пусть Леонид двигается вперед: он сильнее меня, и я знаю, если бы силы его не покинули, он не бросил бы меня…»
Очнулся пограничник в теплой постели, возле него стоял Леонид.
— Где мы? — спросил Борис.
— Мы находимся у лопарей, которые подобрали нас. Точного местоположения я не установил, но, кажется, недалеко от фронта. Относятся к нам хорошо и с сочувствием. В деревне только лопари-оленеводы. Финнов нет.
Борис снова закрыл глаза, и ему вспомнились первые дни в Никеле. Каждое воскресенье приезжали лопари, пленным привозили галеты и мясо. Через некоторое время полиция запретила им приезжать, и их военнопленные больше ни видели.