Хорошая машина плавно выехала на шоссе, проползла сто метров и, чиркнув днищем о высоко торчащий над съездом ломоть асфальта, потрехалась сквозь полосу отчуждения к буртам противоположного кустодрома.
Мария оглянулась. С того места, где они залегали с Ромой, эту дорожку было абсолютно не видно. Серьга был прав: две полосы отчуждения, ширина шоссе вкупе давали почти сто метров. Пробраться на эту строну под носом бумера не получилось бы ни за что. Дорога – как на ладони.
Полоса замусоренного кустодрома вдоль дороги была гораздо шире, чем на той стороне. Почти километр машина ползла, задевая боками разросшиеся за весну ветки, царапая двери. Рыбак расстроенно ерзал на сиденье и считал, наверное, сантиметры до места, где бумер, наконец, вывалился из дебрей во вполне приличный смешанный лес.
– Кто-нибудь ездил по этой дороге? – спросил Роман.
– Нет, – за всех ответил водитель, обрадованный окончанием плохого участка. – Палыч сказал – присматривай за ней, и все.
– Палыч?.. Кто такой?
Рыбак почти опустился грудью на рулевое колесо, мазнул взглядом по Серьге.
– Начальник лагеря, – неохотно ответил тот.
– Кто таков?
– Военспец. Из бывших. Серьезный папик. Мария при этих словах уважительно покосилась на боксера. Верно угадал Роман Владимирович, воинские порядки вояка и обеспечивает…
– Машина чья?
– Общаковая, – буркнул Рыбак.
– Общаковая? – переспросила Марья, но не шофера, а Рому. – Общак… это ведь воровская касса? Значит, Тихон – вор? – и, прочитав во взгляде Савельева усмешку, быстро затараторила: – Ну не люблю я дамские сериалы про любовь! Смотрю боевики и детективы.
– Художница, – фыркнул боксер. Подумал немного и все же, в порядке общей политинформации, осветил вопрос: – В девяностых, когда Тиша только ларьки крышевал, задумал он стать законником. – Вздохнул: – Не стал. Воры его бортанули. Думаю, лаве Шеф мало заслал. Теперь козырных людей Тихон не шибко жалует. Обидеться, понимаешь ли, изволил. Но предполагаю – в общак все же отстегивает. Из осторожности, на будущее.
После слов Марьи о том, что в детстве ее за жаргонные словечки оставляли без сладкого, Роман Владимирович, немного ерничая, начал добавлять в речь культурные обороты – «молодые люди», «обижаться изволил» и даже «Мария Анатольевна».
Несколько минут «молодые люди» усваивали информацию относительно взаимоотношений непосредственного начальства и воровской касты, потом от пола донеслось жалостливое:
– Роман Владимирович, можно я на другой бок перевернусь, а? Совсем закостенел…
Серьга на данную жалобу фыркнул нагло, как необъезженная лошадь; Роман Владимирович милостиво произнес: