Метель за окном и темнота деревенской ночи, а также осознание удаленности этого дома от всех других, расположенных на другой стороне озера, заставили меня похолодеть.
Сколько сейчас времени?
Я опустила штору, скрыв от себя белый безумный вихрь, нащупала лампу рядом с резной кроватью палисандрового дерева и повернула выключатель. Мои маленькие часики, лежащие на тумбочке у изголовья, показывали половину третьего.
Гленн отсутствует уже почти десять часов, а в такую погоду вряд ли сможет добраться до дома даже при дневном свете. Тетя Наоми уехала вместе с ним, и я осталась в этом доме наедине с женщиной, которая заперла меня здесь. То, что она при желании могла с такой же легкостью сделать обратное — открыть дверь и войти в мою комнату, — было ужаснее всего.
Почему Гленн не захотел взять меня с собой? Я так просила его об этом…
Я принялась неуклюже растапливать камин. После нескольких бесплодных попыток это, наконец, удалось сделать, и яркие языки пламени охватили поленья. Я положила подушку на каминный коврик и уселась на нее, уткнувшись подбородком в колени и протянув руки к огню. Мои волосы рассыпались по плечам и в свете пламени засияли, как серебро. Перед сном Гленн всегда просил меня не заплетать их в косу. Он любил пропускать шелковистые пряди сквозь пальцы и зарываться лицом в их душистую массу.
Я люблю своего мужа! Искренне люблю. Но я не понимаю его, а иногда он даже пугает меня.
Я заплела волосы в толстую косу, чтобы они не так спутались. Утром придется расчесывать их самостоятельно, ведь Гленна не будет рядом, чтобы помочь мне в этом.
Именно волосы привели меня в «Высокие башни». Я всегда немного гордилась ими. Множество женщин путем всевозможных ухищрений добивались этого необычного платинового оттенка, мой же достался мне от природы. Отец говорил, что все остальное я унаследовала от Блейков — моя английская бабушка была хрупкой и изящной, — но волосы и глаза у меня были точно такими же, как у матери-норвежки. Меня назвали Бернардиной в ее честь, но, к счастью, отец понимал, что такое имя слишком длинно для ребенка, поэтому я стала просто Диной. Только один человек называл меня Бернардиной. А теперь я стала Диной Чандлер.
Дрова в камине весело потрескивали, и я стала понемногу согреваться. Вдруг сквозь треск пламени мне послышался шум автомобиля. Я подбежала к окну и тут же разочарованно отвернулась: никто не ехал по заснеженной дороге, никто не поднимался по ступенькам. Глупо было надеяться на это.
Снегопад усиливался, порывы ветра сотрясали стены и дребезжали оконным стеклом.