В последние месяцы, когда благосостояние Белозерских приумножилось самым чудесным образом, Евлампия была на седьмом небе от счастья. Эти деньги означали прекрасное образование для Борисушки и надежду для больного Глебушки. Одному можно было нанять лучших учителей, а к другому пригласить лучших докторов. Однако с возвращением Елены, настоящей наследницы, в мечты Евлампии вкралось болезненное ощущение несправедливости и беззакония, которое совершается у нее на глазах. Никогда еще карлицу не обуревали столь противоречивые чувства. Она всем сердцем желала благополучия внукам, но при этом сострадала Елене, прекрасно сознавая, что князь своего не упустит.
— Что же мне делать, Евлампиюшка? — в отчаянии спрашивала юная графиня, укладываясь на кровать карлицы. — В глазах Прасковьи Игнатьевны я теперь невыгодная невеста. Евгений отверг меня, потому что вернулся с войны калекой, да и против матушкиного слова он никогда не пойдет. У меня, что же, и вправду нет другого выхода, как идти под венец с дядюшкой?
— А тебе он противен?.. — осторожно прощупала почву Евлампия.
— Да лучше в прорубь! — закричала Елена. — Лучше с болотным гадом повенчаться!
Карлицу напугал крик девушки. Соскочив с сундука, она подбежала к ней и обняла. Елена не сопротивлялась. Замолчав и закрыв глаза, она снова впала в оцепенение, похожее на тяжелый сон.
— Не горячись, Аленушка, — погладила ее по голове Евлампия, — поспи маленько, а завтра мы с тобой что-нибудь придумаем…
Наутро, встав спозаранку, Евлампия отправилась прямо к Илье Романовичу. Князь по деревенской привычке поднимался очень рано и по этой причине дворне тоже спать не давал, справедливо полагая, что не ему же их сон охранять. Обычно он начинал свой день с того, что посылал людей в разные концы города с поручениями, зачастую мелкими и даже бесполезными, но сегодня почти вся прислуга осталась дома. Князь был сам не свой от вчерашних возлияний. Карлица застала его полулежащим в кресле, с уксусным компрессом на голове. Белозерский стонал и охал и время от времени заходился в громогласном чихе, словно вынюхал целую табакерку забористого табаку. Начинать с ним, этаким, серьезный разговор было нечего и думать.
— Ну, чего приперлась? — недружелюбно осведомился он. — С пустяками небось? Не видишь, помираю?
— А ты, батюшка, огуречного рассольчика испей! — ласково, почти заискивающе посоветовала она.
— Сама его хлебай! — огрызнулся князь. — Толку-то от твоего рассольчика, когда вчера пунш был! Вот кабы просто водка… Иди, иди, корявая, не до тебя! — махнул он рукой и снова застонал.