Осмеянный, непонятый, напуганный собственным пророчеством, Владимир Ардальонович уже в карете почувствовал сильное недомогание. В дом его ввели под локотки, а к ночи он «исполнил круг природы», в беспамятстве сжимая руку окаменевшей от страшного предчувствия жены.
По дороге в Москву графиня часто вспоминала покойного мужа и радовалась, что сын Евгений ничуть не похож на отца. Боясь, что тот унаследовал восторженную, чувствительную и крайне неуравновешенную натуру своего родителя, Прасковья Игнатьевна решила поспорить с природой и с младенчества закаливала характер сына. Она нарочно скупилась на материнскую ласку, чтобы не изнежить, не избаловать дитя, на которое возлагала все свои честолюбивые надежды. «Я хочу, чтобы он был мужчиной, а не тепличным цветком, у которого, чуть дунет холодный ветер, опадают лепестки, — писала она в своем дневнике. — Что бы сталось нынче с моим дорогим покойным Владимиром Ардальоновичем, будь он жив и узнай о нашем трусливом отступлении до самой Москвы, о битве под Бородином, о пожаре столицы? Он умер бы снова, умер тотчас, узнав, что его страшное пророчество сбылось. Нет, с такой ранимой душой не жилец он был на этом жестоком свете! Евгений не таков, иначе я бы каждую минуту страшилась потерять и его».
Из писем своего дворецкого графиня уже знала о трагедии, приключившейся с ее добрыми соседями, и о том, что в ее доме гостит родственник и наследник Мещерских, у которого сгорел собственный дом на Пречистенке. Всеобщее горе сплотило людей. В уцелевших домах получали приют не только родственники и соседи, но и вовсе незнакомые люди, поэтому Прасковья Игнатьевна отнеслась с пониманием к поступку Макара Силыча и не слишком занималась мыслями о гостившем у нее князе. Она даже не рассчитывала коротко с ним знакомиться, но вышло иначе.
Стоило саням подкатить к крыльцу ее московского особняка, как Илья Романович выскочил из дома, в чем был, налегке, и по русскому обычаю поклонился в пояс. Так крестьяне кланялись ему в Тихих Заводях, когда он приезжал из Москвы, и при этом подносили хлеб-соль, со словами: «Заждались мы тебя, батюшка. Будь к нам милостив, к своим детям…» Правда, каравая у Ильи Романовича не было, но случись он под рукой, князь непременно прихватил бы и его, чтобы встретить хозяйку.
— Здравствуй, матушка Прасковья Игнатьевна! — воскликнул он так горячо и сердечно, что сам почувствовал фальшь. — Заждались мы тебя нынче с Макар Силычем, а ты все не едешь да не едешь…
— Разве мы с вами знакомы? — озадачилась графиня.
— Почитай, что знакомы, — не моргнув глазом, заверил князь. — Владимир Ардальонович был мне добрым приятелем.