Августус утратил дар речи.
— Я не решилась открыться вашей жене…
Шеннон не была его дочерью!
— Бат Глэсби…
Теперь ему было наплевать на карточные долги Бата Глэсби.
Муир встал на колени, схватил ее руку, осыпал поцелуями, поцеловал другую руку, потом стал целовать обе.
— Я не знал этого! Боже мой, мы не связаны ни кровью, ни родственными узами!
Он все крепче сжимал пальцы Шеннон.
— А я считал себя пупом земли! Если бы вы знали…
Шеннон как-то странно смотрела на него, не говоря ни слова. Августус был не похож на самого себя. Он бормотал невразумительные фразы, потом вымолвил:
— Значит, между нами все возможно!
Августус поднял голову. Шеннон смотрела на него со страхом, нет — с ужасом. Он немного подождал, пораженный бледностью ее лица, потом разжал руки и встал. Одновременно они оба отступили на шаг назад. Шеннон покачала головой, убежала в свою комнату и заперлась в ней.
«На какую же глупость способно толкнуть сердце!» — подумал Августус.
Его порыв был безумным, обреченным на провал. Недостойным его.
Шеннон не показывалась.
«Мне не стоило приезжать в поместье! Тогда ничего не произошло бы…»
Он не мог отделаться от ее испуганного взгляда, который она бросила на него, когда он стоял на коленях.
Должен ли он немедленно уехать в Лондон? Никогда больше не видеться с ней? Забыть об инциденте?
Августус не мог решиться уехать из Драйбурга, не увидевшись с Шеннон. Тем более он не осмеливался постучать в дверь ее комнаты.
Прошло три дня, прежде чем появилась Шеннон.
Одетая во все черное, бледная, с поникшей головой, она во время обеда села за своим прибором, не сказав ни слова, не бросив ни единого взгляда на Муира.
Это драматическое возвращение застало Муира врасплох. Он надеялся, что она заговорит первой.
Он не знал, какую позицию ему следует занять.
Смущенный, он сказал:
— Знаете, это останется между нами, будет нашей тайной. Никто об этом никогда не узнает. Не судите меня строго, прошу вас. И не волнуйтесь. У меня на вас есть только те права, которые вы сами захотите мне дать.
Чем больше он хотел вызвать к себе жалость, тем сильнее хмурился лоб молодой девушки. Не выдержав, она пролепетала:
— Простите меня, монсеньор.
Шеннон встала из-за стола и вновь заперлась в своей комнате.
Теперь Августус думал лишь об одном — он хотел принести ей свои извинения. Поговорить с ней. Написать. Объясниться. Наступил момент, когда он собирался писать такие же пустые фразы, которые он с презрением читал в письме своего сына Вальтера: «Я всего лишь ствол дерева, если твое нежное дыхание не обдувает меня…»
Эти идиотские слова… Чего только он ни дал бы сегодня, чтобы их услышала Шеннон!