– А… ну ты еще придешь… нет?
– Пока, Макеев, – сказала Опалева. – Всего наилучшего.
Она вышла из подъезда. Какой-то здоровяк, выгуливающий собаку, покосился на ее зеленовато-бледное лицо, скользнул взглядом по явно не по сезону туфлям, и ее буквально передернуло. Так, замечательно. Теперь ее мутит от одного лишь мужского взгляда.
А в мозгу крутились только две коротенькие фразы из дневника Юрки: «…милосердие – это его профессия» и – «Пусть считает, что это такая форма отпущения грехов».
Ну конечно! Как же она сразу не поняла еще вчера, что такие слова могут быть применены к человеку только одной профессии!
Аня бросилась к проезжей части и, остановив машину, завалилась в теплый салон, тяжело дыша.
– Куда? – спросил шофер.
– К Воздвиженскому храму.
* * *
Отца Никифора она увидела сразу. Его невысокая плотная фигура прорисовывалась на фоне иконы Николая Угодника. Рядом с пастырем стояли две миловидные прихожанки, которые улыбались, слушая горячую речь отца Никифора.
Анна подошла ближе и услышала весьма далекую от церковной тематики речь:
– Значит, мы договорились насчет завтра? А то завтра Афоня приезжает из Питера вместе с Владом, должны поставить пару ящиков за приезд.
– Мы водку не пьем, ты что, забыл, Леня? – пискнула одна из прихожанок.
– А, ну да. Да что попросите, то и будет. Господь щедр! Особенно к этим двум христопродавцам Афоне и Владу. Однако мне пора в ризницкую. Дела.
Отец Никифор распрощался с прихожанками и, торжественно ступая, направился в упомянутую выше ризницкую, как вдруг увидел Аню.
– Мир вам, святой отец, – сказала она. – Я хотела бы исповедаться.
– Позже, дочь моя, – ответил отец Никифор. – Я сейчас занят, Ань. Подожди чуть-чуть.
– Нет времени ждать, Леня, – ответила Опалева. – Я хотела поговорить с тобой о твоем старом друге Юре Кислове. Ты и не говорил, что знаком с ним.
Отец Никифор посмотрел на Аню с откровенным изумлением, к которому примешивался страх.
– Ну пойдем, пойдем в исповедальню, – сказала Аня. – Я думаю, теперь ты время найдешь.
* * *
– Он так просил меня! – с лихорадочной быстротой говорил отец Никифор, не глядя на Аню. – Он был тяжело болен и потому хотел умереть. Грозил, что покончит жизнь самоубийством, но ведь самоубийство – это смертный грех, верно? Он очень просил, предлагал деньги.
– И ты взял?
Леня опустил глаза.
– Я влип в большие долги, – пробормотал он, – в казино проигрался. Ты же видела, что я люблю ходить в такие… присутственные места.
– Священник! – проговорила Аня с тяжелым презрением. – Значит, те охранники… Леонид и второй… они знали, что ты убил Кислова?