«Аз есмь червь». Это червь к глазу Ростислава кол с опаленным концом нес? Цари ромеев хотят, чтобы князь Владимир принял их веру без сомнений, без обдумывания. Владимир так не может. Славянин не грек, не латынянин. Он по-другому устроен. Ему веру не принять надо, ему к вере придти надо. И тогда уж будет служить ей преданно, истово.
Сказал громко, чтоб все слышали:
— Бери, Ростислав, потесь. Пошли!
Малец и рад. Выхватил потесь из рук князя. Потесь — весло, которое дает направление движения ладье. На ладье две потеси, на корме и на носу. Ладья заострена с обоих концов. Когда работают потесями, она может не разворачиваться, изменяя направление движения. Гребцы налегли на весла, слушая приказы старшего корабельщика. Ладья двинулась к выходу из гавани. Старший грек, с самого близкого моноксила, легко и ловко перебросил в руке секиру-чекан. Херсонеситы — мастера в ковке. Они секиры не только льют, они их еще и чеканят, для крепости и для красоты. Но приказа никакого не дал. Моноксилы с греками так и остались качаться на волнах.
Уплывал скалистый берег. Уплывал город, возведенный на скалах. Бликами, плеском солнечных пятен, алыми отливами горели за стенами города верхушки куполов церквей и кресты над ними. Сияли белизной верхушки каменных колон древних базилик. А Понт катил и катил свои воды, покрытые рябью, к невидимому берегу, дальнему. Небо высокое, море безмерное. Там, во дворце, Порфирогенита. Что там за дева-краса, что за царевна бесценная, что братья-цари идут ради нее на обман? Обманутый болгарский царь сжигает живьем обманщика-митрополита. Ромеи выжигают глаза болгарам. Взглянуть бы на эту Анну, хотя бы тайком, из укрытия. Так ли уж красива царевна?
Ладья вышла из гавани, руки гребцов с мощно вздутыми мышцами не гребли, играли веслами. И они перышками линеили воздух и уходили в воду. Парус выгнуло. Ветер нес ладью в мягких и упругих объятиях туда, где Днепр терял себя в водах Понта.
… Азм есм червь?
Из руки грозящей веры не приму.
Приму из руки просящей.
Я вас заставлю, ромеи, просить меня!
Жди князя, Херсонес.
Стратиг Херсонеса Игнатий Харон забеспокоился! Чтобы обезопасить себя и город, предпринял необходимые меры. Херсонеситы итак жили в вечном беспокойстве. Считали, что живут не в городе, а в каменном загоне. Выходить за крепостные стены всегда было опасно. Того и жди, что с любой скалы или из густой кроны дерева прыгнет на голову хазарин, налетят на конях печенеги, и ты, вчера свободный херсонесит, сегодня раб, товар для продажи на невольничьем рынке. Чутье на опасность у каждого было, как у зверя.