Гель заметила в толпе сухонькую фигурку Ректора. Старик не мог отменить казнь, но избавить студента от лишних мучений Закон ему не запрещал.
Камни, повисев чуток в воздухе у самого тела скальда, со свистом возвращались к хозяевам. Камни разбивали удивленные лица в кровь.
Плач, стоны, крики. Как же так? Что случилось, почему?!
И тогда Ректор пошел сквозь толпу к скальду, и толпа послушно расступилась перед ним. Увидев это, толстяк-инквизитор торопливо завершил официальную часть церемонии:
– Тех отрешенных в Миру, кто не верует в знамения Проткнутого и избивает пророков его без права и суда, кто презирает людей справедливых, обрадуй, палач, мучительным наказаньем!
Факел упал в кучу хвороста. Вспыхнуло пламя. Гель расправила крылья. Она не испытывала угрызений совести. У птиц нет совести. Вообще. Совесть мешает летать.
Гель не видела, как сгорел бычий хвост, освобождая рот для единственно верных слов, как голубоватое сияние охватило обнаженную худобу скальда, как инквизитор, самый главный, самый толстый, встал на колени и скрестил на животе копья Проткнутого…
Всего этого Гель не видела.
Она готовилась к Экзамену.
Пора уходить в Мир.
…Обернувшись человеком, она всю ночь рыдала в своей келье.
Поцелуй наездницы, или Восьмой рассказ о ненависти
Брат Пачини стоял у окна и смотрел на улицу, исчерканную сотнями ручейков, – река разлилась. Будто выдергивая стрелу из коры дуба, отводил он взгляд от донжонов Университета, изо всех сил думая о чем угодно, лишь бы не о том, что занимало больше всего.
Он вспомнил старинную легенду о том, что когда-то очень давно Мидгард захватили щукари, презренный нынче народ. Убить щукаря не почетно и не похвально – будто раздавить таракана, или прихлопнуть надоедливую муху, или размазать по руке комара. Но тогда, в незапамятные времена, даже самые мирные правители кинулись нанимать каменщиков и магов, чтобы возвести вокруг родовых вотчин высокие стены для обороны от армии щукарей. Деревянные дома и земляные валы оказались ненадежными укрытиями от лютых выродков.
Крестьянам строжайше запрещалось продавать щукарям провиант, оружейникам – мечи и копья. Правда, щукари и не покупали ничего – силой отбирали, подмяв под себя не четверть, не треть, но половину Мидгарда. Девиц они не трогали, посевы не жгли, колодцев не оскверняли, но обращали церкви Проткнутого в капища водных божков. Венцом тому злодейству стал бунт – и нежить захлебнулась в собственной крови. Повсеместно люди топили детишек щукарей в нужниках, убивали захватчиков везде, где только можно и где нельзя. Никого не щадили, всех под нож – и стариков чещуйчаторылых, и девиц юных, икрой переполненных. А потом угасла ненависть. У правителей даже мода появилась: иметь на службе щукаря-свейна